Двадцатилетняя война

Первая за много лет — пожалуй, с 19 октября 2010 года, когда группа боевиков атаковала здание чеченского парламента, — попытка атаки на объекты в центре чеченской столицы, разумеется, не стала ничем похожим на пожар рейхстага. Хотя, судя по многочисленным сообщениям о признаках тревоги в Москве в ночь нападения, взволновала руководство страны больше, чем может показаться по скупым цитатам из послания.

Боевики в Доме печати и в 20-й школе Грозного за несколько часов до ключевого политического выступления, которое к тому же уже переносилось пусть и на более раннюю дату, чем изначально планировалось, — это огромная политическая неприятность, с какой точки зрения ни глянь.

И Дом печати и 20-я грозненская школа очень далеко от Москвы. Именно поэтому, если они и способны стать в политическом отношении рейхстагом, пожар которого открывает возможность окончательного беспощадного похода против любого сопротивления и даже просто несогласия, то только для самой Чечни и, может быть, для соседних с ней северокавказских регионов.

Но так уж повелось, что российская политика связана с происходящим в Чечне несколько теснее, чем с тем, что происходит, скажем, в Псковской или Иркутской областях. В этом декабре исполняется ровно 20 лет с тех пор, как началась первая чеченская война — официально операция по восстановлению конституционного порядка на территории Чеченской Республики, а неофициально — один из самых тяжелых и кровопролитных военных конфликтов на территории бывшего СССР.

С дистанции в 20 лет уже почти перестала быть видна пауза между первой и второй войной — когда сначала в августе 1996 года подписали мир в Хасавюрте, а потом сочли его предательским, и в 1999 году после нападения боевиков на Дагестан продолжили восстанавливать конституционный порядок, теперь уже в терминах контртеррористической операции.

Но если первая война, несмотря на все жертвы обеих сторон, уже теряется в общественной памяти, которой вообще свойственно избавляться от всего, что связано не просто с горечью потерь, а еще и с очевидной неудачей и обидным поражением, то вторая, как известно, продолжает оставаться фундаментом актуального политического режима. К избирательным урнам уже приходят молодые избиратели, для которых первая война совершенно за горизонтом. Зато они четко знают — в результате событий, начавшихся в 1999 году, Владимир Путин присоединил к России Чечню и Дагестан.

Это, конечно, трогательная путаница, но, по сути, не так уж неверно. В 1999 году был риск их отсоединения. Владимир Путин, решительный новый премьер, такого отсоединения не допустил. Сам по себе этот факт стал одним из краеугольных камней его первой президентской кампании. Не будет преувеличением сказать, что Путин обязан Чечне своим президентством.

Война и послевоенное восстановление были важны для первого и второго президентских сроков действующего главы государства. К нынешнему, третьему сроку Чечня перестала ежедневно фигурировать в заголовках новостей — но это как раз то, чего от нее и хотели: это и есть главный результат урегулирования конфликта с точки зрения российских властей. Чечня — витрина Северного Кавказа. Там почти нет следов войны. И устранил их региональный лидер, который почти каждый день изъявляет личную лояльность Владимиру Путину, готов отправлять своих людей куда прикажут — хоть на юго-восток Украины, хоть на Болотную площадь в Москву, и к тому же один заменяет чуть ли не весь ближневосточный департамент МИДа, будучи на короткой ноге даже с королем Саудовской Аравии.

Бой в центре Грозного — не просто операция по блокированию и ликвидации пары боевиков, засевших в квартире, а многочасовое столкновение, которое благодаря обилию гаджетов и без федерального телевидения могла увидеть в прямом эфире вся страна, — конечно, ломает эту почти идиллическую картину.

Это не просто очевидный просчет республиканских и федеральных служб, призванных обеспечивать безоговорочный мир в Чечне. Даже если этот мир обеспечивается 24 часа в сутки неделями, месяцами и годами, но потом боевики все-таки находят «окно» и устраивают многочасовую заваруху, это, к сожалению, означает, что война продолжается. Хотя и очень отличается от локального сепаратистского движения, каким она была в начале.

Фон, на котором произошло нападение, выглядит опасным. Западные газеты одна за другой публикуют данные о том, что среди боевиков «Исламского государства» выходцев из России больше, чем выходцев из какой-либо другой европейской страны. Наши ближайшие «конкуренты» — Франция, Великобритания и Германия, но это явно не тот случай, когда такое соседство в рейтинге может считаться лестным.

Считается, что «Исламское государство» губкой «впитало» в себя почти всех, кто был воодушевлен джихадом на Северном Кавказе: они уехали — и может быть, не вернутся. «Они» — это от нескольких сот до 2,5 тысяч человек, имеющих теперь серьезный боевой опыт настоящей большой войны, а не локальных наездов на торгующие водкой ларьки. При этом театр боевых действий на Ближнем Востоке от Северного Кавказа не дальше, чем, например, Майкоп от Махачкалы.

Пропагандистская фигура внешних сил, стремящихся «расчесать» наш Северный Кавказ, живет в российском информационном пространстве столько же, сколько и война, — больше 20 лет. Но при том, что все без исключения конфликты на Северном Кавказе — это в основном сугубо местная каша в местном котелке и на местном костре, недооценивать настоящую роль импортных приправ никогда не стоило.

Пока Россия участвовала в глобальной борьбе с терроризмом, соотнося, условно говоря, свой трагический опыт в Беслане или «Норд-Осте» с черным днем 11 сентября, сыпать приправы было интересно в основном тем, кто сражался на противоположной стороне.

Но теперь внешних игроков, готовых творчески способствовать варке северокавказской каши, стало объективно больше. И риск, что «местных ребят» одним не слишком добрым утром может не хватить для расхлебывания этой каши, снова вырос. Между тем бюджетные возможности для «покупки лояльности» сокращаются, а значительная часть специалистов, кто способен обеспечить лояльность принудительно, занята на другом фронте. Определенно не стоит об этом забывать сразу же после распоряжения о выделении миллиона рублей семье каждого погибшего чеченского полицейского.

Подробнее о ситуации на Северном Кавказе через 20 лет после начала первой чеченской войны в ближайшее время на www.profile.ru и в следующем номере журнала.