«Мы возвращаемся в тоталитарное вчера»

Корреспондент «Профиля» встретился с уволенным из МГИМО Андреем Зубовым и задал ему несколько вопросов о ситуации в стране и о его личной судьбе.

- История вашего увольнения получила широкую огласку. Думаете, это может как-то повлиять на ход событий?

- Вы имеете в виду восстановление в МГИМО? Я в этом сомневаюсь. Скорее всего, не восстановят. Но эти вопросы надо решать в судебном порядке, что я и собираюсь сделать. А пока буду пытаться читать какие-то лекции, искать работу.

Но уезжать из страны я не хочу, тем более после публикации колонки. Мне важно быть здесь. А сам этот информационный шум важен потому, что общество сегодня не хочет мириться с тоталитарными веяниями. Оно пытается сопротивляться. А это очень хорошо. Потому что если мы не сохраним наши конституционные права и свободы, то тогда мы вернемся к пресловутой шестой статье советской Конституции о верховенстве коммунистической партии. Ну будет верховенство «Единой России» или патриотической идеологии. Там многое можно будет придумать. Но это означает конец свободной России. Я бы очень не хотел, чтобы так было, поэтому я очень рад, что СМИ так активно обсуждают эту мою проблему. Не в том смысле, что мне приятно, что обсуждают именно мою персону. Я предпочел бы, чтобы никто меня не обсуждал. А в том смысле, что тема свободы слова болезненна и актуальна для нашего общества.

- Я знаю, что студенты собирают подписи под петицией к ректору с требованием вернуть вас на работу...

- Я слышал об этом. В социальных сетях вроде даже есть группа моих единомышленников. А вчера мне звонил и наш преподаватель Дмитрий Быков, говорил, что они собираются создавать петицию со студентами и активно обсуждают ее в Доме журналистов на Никитском. Больше я ничего не знаю.

- Но изменит ли что-то эта петиция?

- Ну, как сказать… Вообще все эти мирные акции, демонстрации, шествия, петиции — они, конечно, внешне вроде бы ничего не меняют. Но меняют внутренне очень много. А насильственные действия вроде революций, наоборот: внешне много что выглядит по-другому, а по сути мало что меняется. Поэтому, мне кажется, что такие мирные акции протеста нужны исключительно во всех областях — как личных, так и коллективных. Они меняют атмосферу в обществе, а это самое главное.

- Коллеги вас поддерживают?

- Я получил много писем, звонков и личных слов. Несколько человек подошли ко мне и сказали, что не только поддерживают, но и готовы уйти в знак протеста из МГИМО. Я их уговаривал этого не делать. Не знаю, уговорил ли.

- Вы сталкивались когда-нибудь с неодобрением ваших высказываний со стороны ректората?

- Да, и не раз. Меня даже просили, когда я пишу политические статьи или высказываю какие-то свои соображения относительно политики, не указывать, что я профессор МГИМО. Ну это, конечно, секрет Полишинеля, формальность такая, и ладно. Я и не указывал. Обратите внимание, что в нашумевшей колонке в газете «Ведомости» я тоже не подписывал себя преподавателем МГИМО. Там указано, что я доктор исторических наук, профессор. Но недовольство высказывали всегда. Объясняли это тем, что не хотят навлекать неприятности на институт. Вот для этого и требовалось, чтобы я не называл свое место работы.

Когда я был ответственным редактором двухтомника «История России. XX век», тоже очень много было негативных отзывов. Были и позитивные, конечно. Но негативные, которые шли из МИДа, из кремлевской администрации, заставили ректора мне позвонить, выяснить ситуацию.

- А в этот раз тоже звонили из Кремля?

- События развивались следующим образом: 5 марта проректором МГИМО мне была вручена официальная бумага от имени ректората. В ней говорилось, что мои действия и мои слова относительно российской политики на Украине, в первую очередь моя статья в газете «Ведомости», вызывают возмущение и считаются неприемлемыми для членов профессорско-преподавательской корпорации МГИМО. А если вы посмотрите на сайт, то там вывешено объяснение, где сказано, что я нарушил корпоративную этику, неоднократно выступая против линии… так и хочется сказать — партии… но нет — линии МИДа и правительства РФ. Тут понятно, что инициатива идет не из вуза. Ректор Анатолий Торкунов был против моего увольнения. Давили сверху — из Кремля.

Понятно, что мне это решение тоже было непросто принять. Я начал работать в МГИМО еще в 2000 году. Насколько я знаю, все это время меня считали неплохим профессором. И никогда речь не шла об увольнении. Даже тема такая не поднималась. Были разговоры, там «согласен — не согласен», «какие-то вещи не делай»… Но чтобы уволить…Наоборот, говорили, что ценят как хорошего преподавателя.

- Что, по-вашему, поменялось?

- То, что произошло сейчас, говорит не столько о проблемах МГИМО, сколько об изменении духа нашего политического режима, который от демократического и правового окончательно возвращается к советскому. И это, в общем-то, видно. То есть к режиму, когда любое инакомыслие считается преступлением. У нас уже в Думе все голосуют единогласно — так было именно в советское время. Я помню все это прекрасно. Но подобных цифр вообще не бывает просто по законам человеческой массовой психологии. У нас уже средства массовой информации, которые позволяют себе серьезную критику режима, закрываются. Ну а профессора увольняются.

Все это очень и очень плохие признаки. Это признаки сознания, которое не было выкорчевано ни при Ельцине, ни при Путине. Посмотрите, у нас же и статуи Ленина остались, и названия улиц по всей стране. А если оно не выкорчевано, то оно вернется. Неслучайно в Германии была длительная программа для уничтожения всего нацистского. А у нас декоммунизации не было. И вот результат — мы возвращаемся в тоталитарное вчера.

- Услышат ли вашу критику в этом тоталитарном вчера?

- Вы знаете, вот в этом как раз и есть главная беда тоталитарных режимов. Не желая слушать критику и боясь ее, они сами себя ставят в уязвимое положение. Потому что их только хвалят, а, естественно, они совершают ошибки. Эти ошибки не критикуются, так как все боятся. Поэтому все это приводит к гибели режима. Это уже было с Советским Союзом, и мы сейчас идем по этому пути. Если бы власть считала, что критика не только возможна, но и необходима, тогда у нее был бы шанс оздоровить свою политику. А так она все больше и больше будет загонять себя в болезненное состояние. Я бы не отказался от своей позиции, потому что вижу, как описанный мной сценарий все быстрее реализуется на практике. Я сделал то, что считаю необходимым. Это естественно.

- Вы понимали, что рискуете, сравнивая сегодняшнюю Россию с нацистской Германией? Такие сравнения воспринимаются у нас весьма болезненно.

- Да. Правда, в моей колонке нет сравнения Путина с Гитлером. Я не писал, что действия Путина в точности копируют поведение Адольфа Гитлера. Но какие-то моменты их политики действительно схожи. Ведь сам процесс присоединения Крыма — типичный аншлюс. Видимо, наибольшее раздражение возникло как раз потому, что для политика нет ничего хуже, чем аналогия с фашизмом. Как историк, я действительно вижу сходство этих вещей. И страх за свой народ, за свою страну, боязнь, что мы через несколько лет окажемся на дне войны, расчлененные и обесчещенные, как Германия, — все это и заставило меня пойти на риск. А как иначе? Я же гражданин. Я считаю необходимым делать то, что обязан гражданин.

- Но различия между действиями России в Крыму и планами Гитлера вы все же видите?

- Если говорить об аншлюсах, то различие только во внешних факторах. Тогда Германии это сошло с рук главным образом потому, что мир боялся коммунизма и Сталина больше, чем Гитлера. Поэтому сошел с рук и аншлюс Австрии, и Судеты, и Чехословакия, и даже Польша. Сейчас более агрессивной державы, чем Россия, нет. Впервые после 1945 года одна страна отхватила и присоединила себе кусок другой страны. Это совершенно нельзя сравнивать с ситуацией в том же Косово. Там тоже были нарушены некоторые принципы, но все-таки никто Косово к себе не присоединял. Речь шла о спасении мусульман от сербов. Это, скорее, напоминает Карабах, Абхазию, Осетию. А прямой аннексии после 1945 года не было никогда. Это беспрецедентный случай, напоминающий период, непосредственно предшествующий началу Второй мировой.

- В таком случае можете предсказать, к чему мы идем?

- Мне трудно сказать. Вообще я оптимист по натуре. Именно это и позволило написать мне уже упомянутую статью. Мне кажется, что это такой судорожный последний рецидив советского. Что скоро мы станем перед фактом фиаско этой нашей политики, действий нашего правительства в Крыму, Украине. Вместе с этим произойдет и потеря иллюзий относительно того, что мы восстанавливаем советскую империю. И станет ясно, что все, что мы можем сделать, — это строить новую демократическую Россию. И это уж точно будет лучше.

Беседовала Екатерина Курмышева