Да, чурки мы

Я делаю это уже почти двадцать лет. Сын гастарбайтера, которому удалось вырваться из самых низов, стать уважаемым журналистом, пишет о притоке мигрантов. Пытается объяснить немцам, как это – жить в этой красивой, дивной стране без немецкого паспорта…

Мои родители приехали в Германию в 70-е годы в качестве гастарбайтеров, и объективно они – чудовищный пример несостоявшейся интеграции. Они десятилетиями стояли у конвейера на шинном заводе, и до сих пор ни мой отец, ни моя мать не могут прочитать этих строк, которые я пишу по-немецки. Но они питали и продолжают питать к стране, в которой так и не интегрировались, одно чувство: благодарность. Тем более что улучшения налицо, сказал мне недавно отец, в 70-х и 80-х годах было куда хуже. Немцы стали более дружелюбными, менее враждебными к иностранным мигрантам.

С этим-то вопросом я и хочу разобраться сегодня: немцы стали менее враждебными к „понаехавшим“?

Коль не смог сказать «соболезную»

Если это так, то откуда двести нападений на приюты для беженцев только за первую половину 2015 года?

Я встречаюсь с Армином Лашетом, заместителем председателя ХДС, человеком, который для меня олицетворяет перемены, радующие моих родителей. В 2005-2010 годах он стал первым в Германии министром по проблемам интеграции. Он произносил фразы, которых до него было немыслимо услышать из лагеря ХДС/ХСС: „Не должно быть никакой разницы, какая у вас фамилия, Озтюрк или Шмидт“. И еще: „В этой стране таксистами работают инженеры по физике твердого тела“. Наконец, со ссылкой на одно исследование в сфере ремесел: „Мастер будущего – это турок“.

Лашет стал нашим человеком. Консервативный католик, представитель фракции ХДС/ХСС и уроженец Аахена, вступался за выходцев с юга Европы, цыган и мусульман. Пусть даже к сфере его компетенций относился только Северный Рейн-Вестфалия, он был живым доказательством того, что изменения возможны – в том числе и в партии Гельмута Коля. Трудно поверить, но в своем правительственном заявлении в 1991 году он заявил: „Германия – это не страна иммиграции“. После поджога, совершенного в 1993 году в небольшом городке Золинген, в результате которого супруги Мавлюде и Дурмуш Генч потеряли двух дочерей, двух внуков и племянницу, Коль не смог заставить себя произнести: „Соболезную“. Как будто это стало бы признанием вины. Он создал новое слово: Beileidstourismus, „туризм сострадания“ – и не появился на похоронах.

Армин Лашет отправился в Турцию на церемонию прощания и организовал возведение небольшой мемориальной стены. Да, это всего лишь жест, но что еще можно сделать для родителей, чьих детей сожгли немцы, сами пылающие ненавистью к чужакам?

Миграция - это конек Лашета. „Турецкий Армин“ – так его до сих пор называют во фракции ХДС/ХСС. Лашет знает цифры и может воспроизвести их по памяти. 16,5 миллионов жителей Германии - иммигранты или дети иммигрантов, из них 9,7 миллионов - граждане ФРГ. В стране 4 миллиона мусульман, половина из которых - граждане ФРГ. 96,6% иностранных мигрантов проживают в так называемых „старых“ землях (на территории бывшей Западной Германии) и в Берлине, и всего 3,4% (около 570 000 человек) – в „новых“ землях (в бывшей ГДР).

Я начинаю задавать Лашету вопросы о горящих приютах для беженцев, раскаленной атмосфере во Фрайтале – местечко Хайденау несколько недель назад еще не было „брендом“, символизирующим все большее количество прибывающих туда беженцев. Лашет излучает спокойствие: „Все это мне напоминает о том, что было 20 лет назад. Тогда положение в Германии было похожим: бушевала война на Балканах, и все больше людей ехали к нам“. И этот период немцам удалось успешно преодолеть.

«Лодка заполнена до отказа»

Это было тяжелое время. В Берлине в период между 1993 и 2003 годом работу потеряли больше трети занятых-иностранцев. Они оказались конкурентами для многочисленных мигрантов с востока Германии. К тому же никто из нас, мигрантов, не забыл ни события в Хойерсверде в 1991 году, ни в Мёльне в 1992-м, ни погром в Ростоке-Лихнетхагене в том же году. Страсти в СМИ кипели, причем настроения были двоякими. Одни кричали: „Ни один человек не может быть нелегалом!“ Другие парировали: „Лодка заполнена до отказа!“ „Лодочники“ взяли верх. Положения закона о предоставлении убежища были серьезно ограничены. По сей день они не соответствуют Женевской конвенции о беженцах. Но вместо мира последовал Золинген. И только когда число беженцев сократилось, все немного успокоилось. Мой отец тогда впервые задумался над тем, чтобы уехать из Германии.

Я думаю, немцы так и не поняли, что этот период сделал со многими немецкими турками, итальянцами, испанцами и арабами. Почти каждый иностранный мигрант знал тогда и знает сегодня, что подавляющее большинство немцев не питают к ним ненависти и отвергают насилие по отношению к „чужакам“. Так же, как сегодня многие немцы знают, что абсолютное большинство мусульман считают проповедников агрессии преступниками. Или что ИГ в Сирии считается бандой убийц.

Да, все это знают. И, тем не менее, в сухом остатке мы имеем неприятное чувство и убеждение, что „исламу не место в Германии“, хотя он уже 40 лет тут как тут. А, с другой стороны, в „турецком“ районе Берлина Кройцберге на балконах развеваются флаги с полумесяцами, и люди, которые всю свою жизнь провели не в Турции, а в немецком Гельзенкирхене, освистывают Месута Озила за то, что тот играет за Германию.

Так что же, улучшения есть? Подытожу Лашета: претенденты на статус беженцев с Балкан должны расселяться только в предназначенные для них приюты и подлежат ускоренной депортации. О других немцы должны позаботиться. В Сирии наступит мир, люди разъедутся по домам, и в конечном итоге у них останется чувство, что Германия не отказала им в помощи, когда сирийский народ в ней нуждался. Приблизительно так.

Поэтому Лашет, в частности, предлагает признать „безопасными третьими государствами“ существенно большее количество стран. Кроме того, он хочет убедить Христианско-Социалистический Союз, что Германии нужен новый закон об иммиграции. Ведь цель – это не просто количественное увеличение, но качественное улучшение иммиграции. Нехватка квалифицированной рабочей силы, демографические перемены, дыры в пенсионной системе – вот оно, трио кошмаров. Либо это, либо иммиграция. Такая дилемма доступна для понимания даже консервативных местных объединений. Лашет не сомневается, что у Германии появится новый закон об иммиграции. И тогда беженцам с Балканов не нужно будет подавать документы на предоставление им убежища, если на самом деле они хотят устроиться в Германии на работу. Нынешнюю ситуацию нужно менять. Но необходимо с пониманием относиться и к тем, кто сегодня живет в Германии. Люди боятся.

Федеральный канцлер Мухаммед аль-Фатих

Разумеется, здесь Лашет прав. Страх – чувство, свойственное всем людям. Ощущение, что „их становится слишком много“, не знает границ и отнюдь не ново. В конце XIX века в Германию повалили поляки. Результатом явился распространенный страх перед заполонением чужаками. Или взять 1945 год: свыше 12 миллионов лиц немецкого происхождения, согнанных с восточных территорий, пришлось принимать в остальных землях Германии. В конце 1947 года доля беженцев и изгнанников составляла 24,3% от всего населения советской зоны оккупации. Все это мне вспоминается, когда я слушаю по телевизору „озабоченных граждан“ старшего поколения из „новых“ федеральных земель. Но расист, ставший расистом в силу реальных, не придуманных им страхов остается расистом.

«Ситуация улучшается», - уверяет Лашет. Так ли это? Стала ли Германия более приветливой к мигрантам за последние 20 лет? Всякий раз центральная проблема, выражающаяся словами: „вы нам здесь не нужны“, получала новое оформление: компромисс по вопросам убежища, доминирующая культура, кровная месть, импорт нищеты, запрет на минареты, общество одержимое расовыми идеями, враждебность к немцам, мультикультурализм, злоупотребление правом на убежище, нежелание интегрироваться, наплыв беженцев, споры о хиджабе. В большинстве случаев все эти понятия сопровождались бульдозерной риторикой политиков. Нам то сообщали: чтобы стать гражданином, требуется чуть больше, чем знать слово „собес“. То доводили до нашего сведения, что в собственных квартирах нам следует разговаривать друг с другом по-немецки. Потенциальных преступников из числа иностранных мигрантов брали под арест просто на всякий случай. Предлагали даже тестировать мигрантов на уровень интеллекта, насильно расселять при образовании гетто, обязать произносить проповеди в мечетях по-немецки, депортировать тех, кто не сдал тест на владение немецким, радикально сократить социальную поддержку ненемцев...

Повторюсь: в слова Лашета хочется верить… Если ситуация последовательно улучшается, значит, рано или поздно все будет хорошо. И те проблемы, что мы видим сегодня, - это последние судороги, которые будут вызывать у наших внуков удивление. Возможно, однажды мы действительно поверим, что какой-нибудь Мухаммед аль-Фатих вполне может быть хорошим канцлером.

Расизм по принципу полезности

Оливер Деккер, психолог, социолог и философ, уже 13 лет занимается темой правого экстремизма и ксенофобии. В прошлом году он опубликовал исследование, дескать, немцы стали менее враждебно относиться к мигрантам. Если 13 лет назад правоэкстремистская картина мира была свойственна еще 9,7% немцев, то сегодня их всего 5,4%. Антисемитизм, приуменьшение ужасов национал-социализма, оправдание диктатуры – все это, писал Деккер, идет на спад. Но, объясняет мне Деккер: «Спад ксенофобии – это лишь видимость». Неприятие определенных групп иммигрантов заметно усилилось. Нелюбовь к цыганам и мусульманам выражается куда более явно, чем раньше. По Деккеру, для многих немцев существуют два вида мигрантов – полезные и бесполезные. «Итальянцы подарили нам кухню, так что пусть остаются», - говорит Деккер с горькой иронией. Американцы, британцы, французы, испанцы хорошо интегрируются, находят работу, платят налоги. Но если есть основания полагать, что кто-то из мигрантов ничего не дает немецкому обществу, их встречают холодно как никогда. Кто-то однажды назвал это «расизмом по принципу полезности».

Деккер говорит, что немцы во многом определяют свою идентичность через отечественную экономику: «Если мигранты угрожают успехам страны, готовность мириться с ними падает». По словам Деккера, сегодня Германия переживает период экономического благополучия, что привело к уменьшению ксенофобии, но стоит посмотреть на результаты исследований через пару лет.

Новая Германия

Возможно, сегодня мы становимся свидетелями великого исторического момента – рождения действительно новой Германии. Мне хочется в это верить. Но мне не хочется, чтобы мы делали вид, будто все замечательно лишь потому, что беженцев в Мюнхене нынче приветствуют баварскими кренделями с солью.

Сколько я себя помню, у меня всегда было чувство, что большинство немцев не хотят видеть у себя в стране чужаков. Сегодня это меняется. Надолго ли? Навсегда ли? – Не знаю. Только ли потому, что сегодня Германия живет лучше, чем чуть ли не любая другая страна на планете, и напряженность в обществе минимальна? - Тоже не знаю.

По сути, надежду в меня вселяют только эти цифры: свыше 30 процентов сегодняшних граждан Германии в возрасте до 15 лет родились за границей или в семье иммигрантов. И, когда через 20 лет они создадут свои семьи, то теоретически возможно, что добрая половина всех живущих в Германии людей уже не будет „биологическими немцами“, как их называют сегодня. Это – и только это – дает мне повод надеяться, что мои родители в конечном итоге могут оказаться правы.