Архивная публикация 2009 года: "Марш импотентов"

Все последние израильские правительства проводили политику отступления и уступок. Винить их в этом сложно: коридор возможностей предельно сужен, и сужен извне. Пора бы понять и признать, что так называемая палестинская проблема — не израильская, а общемировая, и решения она попросту не имеет.Еще несколько лет назад Израиль был чуть ли не единственной в мире страной, где можно было жить, не корчась ежечасно от стыда за происходящее вокруг. Там знали, за что живут и за что умирают, не стыдились харизматических лидеров, не считали основным правом человека право на нравственный и политический дальтонизм и по старинке отличали незабудку от дерьма. Но все естественным образом кончилось (оптимист может поправить — «кончается»). Трудно нести бремя белых в одиночку — вот Израиль и спекся.
Теперь там все как у всех: безвольные правительства, бесконечные коррупционные скандалы, травля политиков за «сексуальные домогательства», входящее в моду отказничество от службы в армии. Блестящая в военном аспекте операция «Расплавленный свинец», остановленная в решающий момент под давлением мирового сообщества и прогрессивной общественности, — последнее по времени и неопровержимое тому доказательство. Судьба Израиля всегда была предметом торга сверхдержав, вспомним хотя бы Войну Судного дня 1973 года, но никогда еще руководство страны не пасовало так быстро и с такой готовностью.
Впрочем, Израиль лишь присказка. Я ведь, собственно, не о нем, а о Европе. О той Европе, которой рулят пересевшие в парламенты и правительства герои 1968-го, которая выходит на демонстрации, замотанная в куфию, которая ночей не спит от жалости к палестинским младенцам и к детенышам китов, а после борется за равноправие людоедов с вегетарианцами и все больше преуспевает в этой борьбе. О красно-зеленой Европе и о соблазненных ею добропорядочных бюргерах, впитавших левацкие добродетели, по интеллектуальной немощи принимаемые ими за исконно европейские ценности.
Эти люди давно сдали все и всех — себя, свой мир, свою идентичность и своих потомков до семьдесят седьмого колена. Теперь они естественным образом ненавидят всех не предавших или недопредавших — в первую очередь Израиль, который по старой привычке еще позволяет себе слабо сопротивляться обложившей его мерзости. Бессознательно европейцы понимают, что Израиль сражается за них — и оттого ненавидят его еще сильнее.
Психологически их комплекс понятен — это ненависть безнадежных импотентов к тем, кто может. Европейские леваки могут нести на своих многотысячных демонстрациях какие угодно плакаты — на самом деле у них только один лозунг: «Требуем немедленного роспуска султанского гарема». Подпись: «Евнухи».
Началось все это не сегодня, у агрессивной импотенции давние корни. Деды нынешних манифестантов молились на Че Гевару и боролись с войной во Вьетнаме, отцы протестовали против рейгановских планов вооружения и тэтчеровских экономических реформ, дядья обосновывали правоту «Красных бригад» и банды Баадера—Майнхоф. На долю нынешнего поколения достались Буш и Израиль, и они заботливо раздувают позорный, но малозначимый на общем фоне иракских событий эпизод с тюрьмой Абу-Грейб точно так же, как их предки сделали символом вьетнамской кампании деревушку Сонгми, забыв об отрубленных вьетконговцами руках детей, которым американские врачи делали прививки. Левые интеллектуалы (оксюморон, конечно, но будем для удобства пользоваться им) фальсифицировали историю цивилизации, оставив от нее лишь то, что может служить поводом для очередного покаяния — безразлично, за колониализм, расизм или фаллоцентризм.
Внешне во всем этом много мазохистского, но мазохист причиняет боль себе, а леволибералов, несмотря на благородный просвещенческий генезис, с европейской историей сегодня уже мало что связывает. Они научились отождествляться с маоистами, красными кхмерами, хамасовцами — все равно с кем, лишь бы покровавее, поомерзительнее и подальше от Европы (не географически, а антропологически, разумеется).
Другое дело, что отождествление это носит чисто внешний характер. Потому что леваки — расисты в гораздо большей степени, нежели их оппоненты. Они органически не способны представить себе человеческое существо, отличное от них самих. Те же палестинцы — ну, разве что одеты по-другому и чуть смуглее, но это можно списать на загар. А уж вообразить, что у человека может быть иное мышление, иные базовые ценности — увольте, это задача слишком сложная.
При этом я вовсе не хочу обидеть левых. Большинство из тех, кто выходит на демонстрации в поддержку палестинцев, вполне себе милые люди. Один московский хиппи, живший какое-то время в Париже и снимавший по бедности квартирку в одном из арабских пригородов, рассказывал, как пригласил в гости знакомую американку. Та приехала на велосипеде, арабский мальчик попросил разрешения покататься, она одолжила ему свой транспорт — «только на пять минут, я тороплюсь», — и он укатил. Вернулся он не через пять минут, а через полчаса, и сообщил, что хочет сделать еще пару кругов. Американка в продлении аренды отказала и велосипед отобрала. Тогда мальчишка отошел на пару шагов и закричал: «Расистка, расистка!» На крик сбежались несколько его товарищей и присоединились к митингу. Американка ударилась в слезы: «Неужели он и впрямь решил, что я не дала ему велосипед, потому что я расистка? Нет, надо пойти и объяснить ему».
Ну, разве не милый человек? И разве такие, как она, тащат в пропасть старушку Европу, а заодно и нас с вами, не из лучших побуждений?
К палестинцам тем более никаких претензий. Они действительно другие, и совершенно непонятно, чего ради они должны становиться европейцами. Скорее, наоборот, нам всем не мешает стать немного палестинцами — «поучимся ж у чуждого семейства / зоологической любви без фарисейства», как рекомендует русско-израильский поэт Михаил Генделев.
Есть ли какая-то альтернатива полной гибели? Вариантов, собственно, два. Первый, утопический: Европа разлюбит романтических бандитов и откажется от восторженного придыхания при словах «малый народ» — угнетенные меньшинства, взяв верх, оказываются, как правило, несравнимо хуже своих недавних угнетателей. CNN и BBC, комментируя конфликты, подобные палестинскому, оставят рассуждения об «экстремистах с той и с другой стороны» и поймут, что это не рыцарские поединки, а, говоря словами Гребенщикова, «борьба жизни с черт знает чем» — когда полиция арестовывает членов банды, не существует «двух противоборствующих сторон», есть лишь полицейские и бандиты. До большинства европейцев дойдет та простенькая мысль, что достойная человека модель общежития создана только в рамках иудео-христианской цивилизации. Все прочие цивилизационные модели, безусловно, хороши в кунсткамере, но не все, что представляет интерес для этнографа, пригодно для житья.
Вариант второй, более реалистичный: третий мир в процессе поглощения первого сам окажется беззащитен перед его культурой и будет ассимилирован ею. Агрессивный ислам не выживет в глобализирующемся мире — если не второе, то третье поколение нынешних мусульман сбросит хиджабы и пояса шахидов и ринется в макдоналдсы с диснейлендами. Многие социологи считают, что так и произойдет. Надо же надеяться хоть на Микки-Мауса, если больше не на кого.

Не примазывайтесь!

Если бы я жил в Израиле, что мне представить очень трудно, — вероятно, я тоже ратовал бы за войну до победного конца. У Израиля нет другого выхода. Позиция «ни мира, ни войны» губительна, воевать так воевать, а палестинцы действительно выглядят с израильской территории «другими», инопланетными и бесчеловечными. Израиль давно — думаю, уже с момента своего создания — загнал себя в сужающийся тупик, в безвыходную парадигму, и конечным этапом этого противостояния логично должна стать позиция, высказанная в статье Михаила Майкова. Или мы их, или они нас.
Скажу больше: в Израиль ехали именно люди, внутренне готовые к такой эволюции. Им нравилось быть правыми по одному факту своего рождения, по причине национальной и религиозной принадлежности. Вместо изгнания они выбрали имманентность, данность крови и почвы, то есть сделали шаг назад, к более традиционной и низкой организации общества. К архаике. Кому-то эта архаика в самом деле ближе, им нравятся непримиримость, воинственный дух, культ родной земли и собственного этноса. Осуждать их за это невозможно, и просьба к этим людям у меня ровно одна: не надо мне доказывать, что они защищают мои ценности. Не надо называть эти ценности иудео-христианскими. Не надо устанавливать связь между будущим Израиля и Европы. У меня свои ценности, и я за них, если потребуется, повоюю, хотя не хотелось бы. Я вообще не очень люблю воевать. Однако если уж придется — хотелось бы, по крайней мере, рисковать за что-нибудь симпатичное, а не за тот же пресловутый национализм, который мне одинаково несимпатичен в российском, украинском или еврейском варианте.
Не нужно подверстывать Европу к арабо-израильской войне. Я понимаю, что это сильный тактический аргумент — разом привлечь на свою сторону пятьдесят миллионов человек, — но вот не надо. И пользоваться термином «иудео-христианский» в идеологической полемике тоже не следовало бы, поскольку это термин исторический. Была иудейская вера, из нее произошла христианская, но отношения между ними далеки от идиллических, в том числе и в Израиле. Никакой иудео-христианской культуры сегодня не существует — есть либо иудейская, с одними героями и ценностями, либо христианская, с другими и во многом противоположными. Об израильском отношении к христианам написано много — оно неоднородно, но критично. Более того, само христианство весьма неоднородно, и война США с Ираном — тоже не моя война. Это война конкретного Буша с конкретным Хусейном, хотя и допускаю, что идет она не столько за нефть, сколько за принципы. Пора назвать вещи своими именами: никакая иудео-христианская цивилизация (и уж тем более культура) не воюет в лице Израиля с антицивилизационным и ужасным арабским миром. Воюют два ближневосточных народа, одинаково жестоковыйных и непримиримых. Да, на многих из тех, кто воюет с израильской стороны, лежит налет той самой христианской культуры, которая для меня свята. Они свободно цитируют Бродского и Мандельштама, а также дружат с компьютером. Но этот налет цивилизации не делает их менее жестоковыйными — напротив, такая мимикрия в чем-то даже более опасна. Ибо когда вполне себе цивилизованный человек Михаил Майков договаривается до того, что палестинцы — «человеческие существа, отличные от нас», а иудео-христианская цивилизация — единственно пригодная для жизни (всем остальным место в кунсткамере), это уже называется антропологическим перерождением. К которому нас и призывает весьма чтимый мною поэт Михаил Генделев, желающий поучиться «зоологической любви без фарисейства». Ничему зоологическому я не учился и учиться не хочу. Побеждать надо не за счет оскотинивания. Надо быть не хуже, а лучше противника. Чем больше израильские правые будут настаивать на праве асимметрично отвечать на арабские обстрелы, чем больше они будут требовать крови, тем дальше будет Израиль от победы и тем ближе к самоубийству. Мир устроен так, что побеждают в нем лучшие. Иначе так в шкурах и ходили бы.
Израиль защищает не меня. Я никого не уполномочил за меня сораспинаться, как говаривал Ходасевич Белому, уезжавшему в Советскую Россию. Израиль защищает не мои ценности и напрасно записывает меня в свои потенциальные сторонники. Аргумент «после нас возьмутся за вас» давно перекочевал в анекдоты. Когда возьмутся, тогда и посмотрим. Но тогда, по крайней мере, мы будем в своем праве. А пока — не станем обозначать правых и виноватых, не будем дотошно выяснять, кто в каждом конкретном случае виноват в гибели мирных граждан... Мирных граждан в арабо-израильском конфликте нет. Так получилось. Я далек от мысли обвинять Израиль в чрезмерной жестокости и неадекватности ответа. Я об одном прошу: не пытайтесь внушить нам, что это наша война и что вы защищаете нас. Американцы во Вьетнаме тоже защищали не меня. А если бы и меня — деревня Сонгми не перестает для меня быть серьезным аргументом. И уж подавно я не стану считать своими тех, кто и папу римского готов записать в фашисты за отказ однозначно поддерживать Израиль в операции «Расплавленный свинец».
Я хорошо себе представляю реакцию некоторых израильтян (слава богу, далеко не всех — там немало и моих единомышленников, которым сейчас очень трудно) на этот текст. Они опять будут говорить о предательстве идентичности, не подозревая, что у меня другая идентичность. Они непременно скажут, что я стыжусь собственного еврейства и подлизываюсь к русским, оплевывая своих. Все это я читал многократно и отвечать тяжелобольным не хочу. Им и так несладко. У меня, к счастью, есть выбор — где жить, Израиль я не выбрал бы никогда, а потому разделять его ценности не обязан. Я отлично понимаю, что Европа, если она эти «зоологические без фарисейства» ценности разделит хоть на миг, будет действительно обречена, ибо дышать в ней станет так же трудно, как трудно мне было дышать во время единственного посещения Израиля. А утопический вариант с ассимиляцией арабских захватчиков — отнюдь не фантастика. У всех на памяти история Заремы Мужахоевой, передумавшей взрываться потому, что она впервые в жизни увидела розовую кофточку с золотым пояском и страстно ее захотела. Консюмеризм, конечно, гадок, но для перевербовки простых людей с черно-белыми ценностями сгодится и он.
Европа безусловно перестанет быть собой — а потом и просто перестанет быть, — как только признает принцип «кровь за кровь» основополагающим и единственно возможным. Как только сделает шаг к архаике. Как только признает серьезное отношение к человеческой жизни признаком импотенции, а идентичностью провозгласит собственное состояние эпохи крестовых походов. Впрочем, выбор между импотентами и крестоносцами так же иллюзорен, как между Израилем и Палестиной. Не то чтобы оба хуже, но оба чужие.