Архивная публикация 2008 года: "Грузии остается все меньше"

Сегодня каждый в Южной Осетии (да и не только в ней) задается вопросом: кому и зачем была нужна военная авантюра 8 августа? Кто-то винит Америку, кто-то лично Саакашвили, кто-то всех грузин в принципе. И почти все уверены: уж теперь-то Россия признает независимость их республики.

Первое впечатление от Цхинвала — это легкое недоумение. Подготовленные многочисленными заявлениями о том, что «город стерт с лица земли», мы ожидали увидеть здесь лунный пейзаж. Все оказалось не так. Цхинвал действительно сильно пострадал от обстрелов, но большинство домов уцелело. Полностью разрушены многие административные здания, несколько многоэтажек и несколько районов, в том числе знаменитый «еврейский квартал» — старая часть Цхинвала, носившая неповторимый колорит старых кавказских городов.
В Цхинвале нет газа, электричества и воды, не работают магазины. Чтобы выпить чаю, нам каждый раз приходилось разводить костер во дворе дома, где мы жили. Из еды — хлеб (пекарня в эти дни продолжала работать) и армейские пайки, которые приносили ополченцы.

Как это было

Все они говорят, что, если бы не российская армия, город бы не удержали. Продержались бы, по разным оценкам, от трех-четырех дней до двух недель. Но первые грузинские танки развернули именно они — вооруженные силы непризнанной республики оказались неготовыми к войне, которую ожидали
17 лет, и реально 8 и 9 августа воевали лишь омоновцы и разрозненные группы ополченцев.
На восточной окраине Цхинвала, на грунтовой дороге в направлении села Тбет, мы увидели два подбитых грузинских танка Т-72. Утром 8 августа, в первый день войны, грузинские силы на короткое время заняли эту позицию у соснового леса, откуда город виден как на ладони. Бой с танками на данном участке приняли несколько ополченцев Тимура Цховребова, поддержанные — и то не сразу — подразделением пограничников КГБ РЮО из 25 человек.
«Головную машину мы остановили только с третьего раза», — рассказывает Цховребов. — Я уже кричу гранатометчику: «Андрей, твою мать, когда ты научишься стрелять?» Но тут я все-таки увидел, что танк задымился. Пограничники тоже вышли из ступора: они же увидели, что это сделали какой-то старик и молодой пацан! Они вступили в бой, уничтожили еще один танк. Был короткий миг радости, я даже не чувствовал, что меня ранило в руку. И тут я оглянулся на город и увидел, как грузинская колонна идет по центру, мимо здания телевидения. В этот момент я просто заплакал: решил, что Южной Осетии настала хана».
Из рассказа Тимура Цховребова, авторитетного осетинского полевого командира еще со времен войны 1991—1992 годов, нам удалось хотя бы отчасти понять, что происходило в Цхинвале в течение первых суток войны — до того, как на помощь пришли российские войска. Грузинские наземные силы начали атаковать город с разных направлений утром 8 августа, после массированного ночного обстрела столицы РЮО, в ходе которого были разрушены здания правительства и парламента, но уцелели штаб-квартиры МВД и КГБ. Вопреки первоначальным утверждениям самой же осетинской стороны, грузинам не удалось взять под контроль весь город, и даже весь центр города. Лишь один квартал — район старого асфальтового завода — полностью удерживался грузинскими силами в течение суток, то есть до момента вступления в городскую черту российской бронетехники утром 9 августа.
Жители оккупированных 8—9 августа районов города говорили нам, что грузинские солдаты не уничтожали гражданское осетинское население поголовно. В некоторых случаях они уверяли осетин, что не тронут мирных жителей, и даже просили у них воды. Однако людей, которые отваживались высказать протест против грузинской агрессии, могли убить без различия пола и возраста. Пик таких убийств, по нашим данным, пришелся на вечер 8 августа, когда грузинам стало ясно, что в войну вступила Россия.
Крайней точкой продвижения грузинских войск на север стал район привокзальной площади Цхинвала. Несколько единиц их бронетехники были там подбиты: по словам очевидцев, один из танков уничтожил лично секретарь Совбеза РЮО Анатолий Баранкевич. Из-за ожесточенного сопротивления грузинские силы не сумели взять под контроль последние сотни метров между вокзалом и границей так называемого северного анклава — конгломерации нескольких крупных грузинских сел к северу от югоосетинской столицы. Если бы им это удалось, потери наступающих российских войск были бы гораздо больше. Не получивший подкрепления «северный анклав» практически не оказал сопротивления передовым частям российской 58-й армии: дислоцированные там подразделения марионеточного прогрузинского правительства Дмитрия Санакоева в беспорядке отступили по объездной дороге в Грузию. (Сам Санакоев на момент начала войны уже находился в Тбилиси). Грузинские спецназовцы еще около трех суток продолжали обстреливать с высот проходящую через «северный анклав» Транскавказскую магистраль.

Ополченцы и профессионалы

По словам наших собеседников, в «черную пятницу», 8 августа, самоотверженно вели бой пограничники РЮО, омоновцы, спецназ Минобороны. Однако действия югоосетинских военных были организованы плохо. Почти полностью сбылся прогноз российского специалиста в составе КГБ РЮО, — к сожалению, уже покинувшего эту структуру, — который он озвучил нам еще в октябре прошлого года. Ахиллесовой пятой югоосетинских сил стали проблемы со связью. Отдельные ведущие бой подразделения в лучшем случае знали, что происходит у соседей, однако были полностью лишены информации о происходящем на других участках. Рации работали плохо, мобильную связь спецслужбы Грузии пытались глушить.
«В отличие от многих наших бойцов, я считаю, что с военной точки зрения президент Кокойты поступил абсолютно правильно, когда утром 8 августа покинул город и направился в Джаву, поближе к российской границе, — говорит Тимур Цховребов. — Главнокомандующий не должен находиться на передовой. Другой вопрос: почему в Джаве не была сразу же развернута ставка? Почему мы не получали никаких приказов — выдвинуться туда-то, держать оборону там-то, — а были предоставлены сами себе? Отлично вооруженные части Минобороны отступали, как только кто-то кричал об очередном грузинском прорыве. А на брешь выходили ополченцы. Грузинский танк на улице Героев подбил завхоз газеты «Южная Осетия» Алан Базаев. Это нормально?»
С другой стороны, действия грузинских войск также не были высокопрофессиональными. Снайперов в пределах Цхинвала было недостаточно. Спецназовцам в форме армии противника проникнуть в город не удалось. Грузины действительно не повторили ошибку российской армии при штурме Грозного в первую чеченскую: их бронетехника продвигалась по улицам только в сопровождении пехоты. Однако в городе оставалось еще много несгоревших зданий, в которых укрывались осетинские бойцы. Осетины быстро освоили простой тактический прием: в направлении пехотинцев из окон, даже не особо целясь, бросали ручные гранаты, те залегали, что давало гранатометчику время для прицельного выстрела по танку или БРДМ. Отдельные грузины сражались до последнего и, даже раненые, предпочитали смерть плену. Однако в целом боевой дух грузинской армии быстро сошел на нет. В ходе одного из боев в городе осетинская спецгруппа захватила два танка прямо с экипажами. Осетины приставили автоматы к головам грузинских танкистов и приказали им развернуться и вести огонь по своим. Это было выполнено. Танкистов оставили в живых — так, по крайней мере, нам сказали.
«Когда грузин остановили на привокзальной площади, я понял, что еще не все потеряно, — вспоминает Цховребов. — Я направился к себе в район, он захвачен не был, здесь действовал штаб группы «Таран» — в нее вошли ветераны первой войны и молодые парни. Туда, кстати, как раз вместе со мной пришли за оружием несколько заключенных цхинвальской тюрьмы — во время обстрела города все камеры открыли и они разбежались. Недалеко от штаба вижу труп расстрелянного грузина в одних плавках. Ребята мне рассказали, что во время утренних боев к ним прибежал этот почти голый грузин, кричал, что он из ближайшего села, накануне гостил у друга-осетина, которого грузинские солдаты убили, а его самого пинками выбросили на улицу. Его успокоили и даже дали ему стакан водки и что-то поесть. И тут кто-то увидел, что у него в плавках мобильный телефон. «Покажи», — говорят. Тот побледнел, но телефон достал. В списке контактов первый номер — Дэда, то есть мама. Позвонил парень, знающий грузинский, — оказалось, что это номер грузинской военной полиции. Он предлагал любые деньги, но не помогло — расстреляли».
В Цхинвале настойчиво распространяются слухи, что агентами грузинской стороны были сотрудники местной миссии ОБСЕ и что в здании миссии по ночам специально включали дизель, чтобы оно было освещено и давало ориентир грузинским пилотам. Возможно, это легенда — так же, как и то, что в составе наступающих грузинских подразделений были чернокожие американцы. Так или иначе, в будку охраны у входа в миссию кто-то от души всадил автоматную очередь.

Коренной перелом

8 августа в Южную Осетию вошли российские войска, что и решило исход войны. Колонны техники растянулись на многие километры, иногда в пробках приходилось стоять часами. Главным образом, военные были из соседних регионов. Увидев направленную на него камеру, российский солдат поднял сжатый кулак и крикнул: «Аллаху акбар!»
— Эти из Дагестана, — объяснил стоящий рядом с нами осетин. — Все пришли к нам на помощь.
— Если надо, дойдем до Тбилиси, — сказал другой солдат, отпив из трехлитровой банки с персиковым компотом. — Или до Америки. Что там после Грузии? Турция? Вот и до Турции дойдем.
— А что тебе Турция? — спросил у него контрактник постарше. — Я, между прочим, чистокровный турок! Из Ростова!
Цхинвал защищали не только с оружием в руках. Провизор центральной аптеки Жужуна Абаева отпустила всех сотрудниц (у кого маленькие дети, кто в положении) и первые пять дней работала совершенно одна. 24 часа в сутки. Взрывной волной в аптеке выбило все стекла, и чтобы лекарства не пострадали, провизор спрятала их в подсобку. Люди приходят день и ночь и все получают лекарства бесплатно — только расписываются в специальном журнале. Только когда обстреливали особенно сильно, Жужуна уходила в подсобку. Здесь же, в подсобке, живет соседская кошка, решившая, что в аптеке безопаснее.
Провизор не отпустила нас, пока не заставила съесть две вареные картофелины с куском колбасы и выпить водки.
— Гости в такое время особенно дороги, только извините, что стол такой бедный, — сказала Жужуна, а потом добавила: — У меня нет злости на грузинский народ, я, если честно, сейчас переживаю за соседей сильнее, чем за нас. То, что происходит, — для них еще большее наказание. Нас Россия защитила, а их кто защитит?

Хетагурово—Тбет

Сегодня вид этого осетинского села напоминает кадры военной хроники времен Второй мировой. Практически ни одного целого дома, пустые улицы и ощутимый трупный запах, доносящийся из-под завалов.
Бывшая тбилисская учительница Ирина Бикаева всю жизнь бежит от большой политики, но большая политика настигает ее вновь и вновь:
— После обстрела ко мне во двор зашли грузинские военные, один чисто говорил по-русски, сказал, что родом из Абхазии. Посмотрели, походили, потом он говорит: мы вам все восстановим, гарантирую, как капитан грузинской армии. Поможем, говорит, но и вы нам помогите. Чем же, спрашиваю, я вам могу помочь? Вам, говорит, надо поддержать законное правительство Санакоева. Спасибо, отвечаю, вы мне уже помогли. Дом в Тбилиси уже потеряла, выжили нас оттуда, теперь и этот разнесли! Ушли, ничего не сказали. Знаете, сейчас винят то Саакашвили, то Гамсахурдиа — мол, с него началось. Но если он говорил, а его слушали, то все, кто ему аплодировал, — тоже такие же Гамсахурдиа, я не права?
— Такого я даже во время войны в Египте не видел, где советником служил, — говорит полковник в отставке и бывший председатель сельсовета Ахсарбек Мамиев. — Как военный, я не понимаю ни логики их операции, ни допущенного варварства. Ведь как было? Когда Хетагурово покинули наши ополченцы, в село вошла их разведгруппа. Сначала прошли огородами, потом открыто по улицам, даже во дворы заходили. Были здесь целый день, а к вечеру ушли. Наступила такая тишина, какой я никогда в жизни не слышал. Потом начался обстрел, да еще какой! Из установок «Град» били — и это по мирному-то селу! Они же прекрасно знали, что у нас нет ни осетинских военных, ни ополченцев. Через день они из села ушли, когда узнали, что наши, то есть ваши войска идут.
Полковник рассказал, что, будучи главой сельсовета, работал в тесном контакте с администрацией соседних грузинских сел. Жили в принципе неплохо, было много смешанных браков. Все изменилось в последние годы:
— Начиная со времен Гамсахурдиа нашим соседям внушают, что они исключительные, что последний грузинский свинопас выше осетинского профессора. Разве это правильно?
75-летний Ахсарбек Мамиев — один из немногих оставшихся в селе мужчин. Мы встретили его во дворе дома Аслана Джиоева, где он и еще двое местных жителей копали могилу для хозяина, тело которого лежало тут же. Когда начался обстрел, Аслан попытался добежать до подвала, но не успел. По словам полковника, под завалами и во дворах лежат еще как минимум 12 жителей Хетагурово.
Тела убитых грузинских солдат убрали только в городе. Некоторые трупы обливали бензином и поджигали, но сгорали они не до конца и так и лежали, страшные и обугленные (отсюда и слухи о воевавших на стороне грузин афроамериканцах), на обочинах дорог.
В лесу, на повороте на село Тбет, ополченцы накрыли из минометов целую группу грузинских солдат. Часть тел свалили в кучу у дороги, но большинство все еще лежат в лесу. Все в натовском камуфляже. Тут же рационы питания и полные наборы медикаментов, вплоть до пакетов с заменителями крови. Можно было найти даже оружие: мы, например, нашли ящик с патронами и заряженный гранатомет, который потом отдали ополченцам.

Тамарашени—Курта

Случившееся — трагедия не только для осетин. Тамарашени — самое большое село в самом большом (северном) грузинском анклаве Южной Осетии. Саакашвили сделал его чем-то вроде потемкинской деревни: здесь были парк с каруселями, европейского уровня дороги, магазины и даже банкоматы. Сюда привозили иностранцев, для которых построили хороший отель.
Мы въезжали в Цхинвал как раз через Тамарашени. Была уже глубокая ночь, и на осетинском посту нам сказали, что дальше мы можем двигаться только на свой страх и риск, потому что трассу обстреливают. Водитель промчался через анклав на огромной скорости, и все, что удалось увидеть, — это горящие дома по обе стороны дороги. Мы добрались без приключений, но примерно через час там же обстреляли российскую военную колонну.
Мы вернулись в Тамарашени на следующий день. Российская техника в село не входила, танки и БМП стояли только на трассе и основных перекрестках. Мы ходили по селу больше часа и не встретили ни одного человека, кроме древнего старика с разбитым в кровь отрешенным лицом, сидевшего на лавочке. По-русски он почти не говорил, удалось только понять, что какие-то люди сказали: «Вот тебе Саакашвили!» и ударили по лицу прикладом.
В одном из дворов к нам навстречу с криком бросилась курица, со всех сторон доносилось мычание брошенных коров. Многие дома горели, жар был такой, что листья винограда, которым были увиты дворы, на глазах желтели, сморщивались и тоже загорались.
В Курта, другом селе «северного анклава», находилась резиденция прогрузинского правительства Дмитрия Санакоева. Три месяца назад мы беседовали с ним о планах на будущее в его кабинете, теперь кабинета нет (сгорел дотла), как нет больше и самой резиденции.
Какие-то обвешанные оружием люди, строго-настрого велевшие убрать камеру, выносили из резиденции кожаную мебель и еще кое-что по мелочи. Запомнился парень с открытым лицом, тащивший здоровенное керамическое бревно с приделанными к нему цветочными горшками. Заметив наше удивление, парень смущенно бросил: «В парк пойдет…»

Новые заботы освободителей

Грабежи и мародерство начались практически сразу же. Один наш знакомый яростно доказывал, что имеет право забрать любую понравившуюся ему грузинскую машину, потому что его собственная сгорела при обстреле. Другой говорил, что находящееся в брошенных домах имущество трофейным не является и брать его — позор.
Словом, все зависит от угла, под которым смотреть на предмет. В первые дни по дорогам вместе с танками и бэтээрами двигались легковушки и грузовики, груженные мебелью, бытовой техникой, игрушками, коробками с едой и всем чем только можно. За одной машиной шел целый караван из пяти коров, связанных одной веревкой.
Запомнилась сцена: нетрезвый, похожий на Котовского мужчина, который успел вынести из горящего дома 10-литровый баллон крепчайшей, настоянной на ореховых перегородках чачи и теперь угощал всех проходящих мимо. «Пейте, — сказал он нам, — это подарок от Саакашвили!»
Не успели мы выпить по второй, как из проходящей мимо машины в нас полетел пакет с российским армейским пайком — закуска, и тоже в подарок. А еще минут через десять приехали другие веселые люди и увезли «Котовского» вместе с его баллоном.
К разочарованию некоторых, пир победителей закончился в среду 13 августа, когда российские военные выставили посты на дорогах, ведущих как из грузинских анклавов, так и из самой Грузии. Возвращаясь с сопредельной территории, мы задержались на одном из таких постов — и не пожалели.
Первая машина, которую остановили солдаты, везла телевизоры. Сначала люди в камуфляже и с автоматами (а здесь так ходят почти все) не желали разгружать добро, и тогда полковник заорал в сторону своего бэтээра:
— Развернуть пулемет! А вам всем выйти! В случае неподчинения расстрелять машину!
— Ой! — испуганно воскликнул маленький солдатик, но послушно направил автомат на бородатых мужиков.
Крупнокалиберный пулемет, установленный на БМП, развернулся в сторону машины, после этого пассажиры послушно вышли и начали молча разгружаться.
Полковник продолжал орать:
— Это приказ командования: мародерства больше не будет! С этого дня проезд по этой дороге запрещен. Что ты сказал? Ты рисковал? Мы рисковали не меньше вас! Позор!
Через минуту телевизоры разбили прикладами, а на подходе была уже следующая машина. В ней везли гранатомет, который водитель пытался выдать за свое табельное оружие, и микроволновку.
Очередной «добычей» оказался фургон, за рулем которого сидел благообразный пожилой мужчина — он вез занавески, напольные часы и балалайку.
Обиженные «добытчики» пытались что-то доказывать и кому-то звонили по сотовым телефонам. Примерно через час в лесу прямо за нашей спиной раздались автоматные очереди. Все рассредоточились и заняли позицию к бою, мы спрятались за дерево.
Группа солдат пошла прочесывать окрестности, но найти никого не удалось. Минут через десять подошли два танка и развернули пушки: один — в сторону леса, другой — на дорогу.
Капитан, куривший рядом с нами, сказал, что, скорее всего, это стреляли обиженные мародеры — просто так, чтобы напугать и потрепать нервы.
А контрактник из Моздока задумчиво предположил:
— Кто его знает, еще пара лет — и нам придется и этих разоружать. Очень уж тут оружия много…

Мир после войны

Территория Грузии начинается прямо за южными окраинами Цхинвала. Этот фактор всегда был ключевым для грузино-осетинского конфликта: в отличие от Абхазии, здесь вражеская столица была для грузин соблазнительно близкой. Захваченные 8 августа районы Цхинвала грузины защищали ожесточенно. Отчаянные бои велись и на линии грузино-осетинской границы, и в пограничных грузинских селах Никози и Эргнети (Никози, кстати, брали бойцы чеченского батальона «Восток»). А затем начался обвал. Населенные пункты, расположенные вдоль трассы на Гори, грузинские войска бросали почти без боя. В этом мы сами убедились 13 августа, когда уговорили водителя отвезти нас на грузинскую территорию.
Вначале шофер, сам уроженец Цхинвала, откровенно нервничал и даже счел нужным проинструктировать нас, как в случае попадания вытолкнуть его труп с водительского места. Однако в пути мы несколько расслабились. Никаких грузинских партизан или «Саакашвили-югенда» в селах не оказалось. В крупных населенных пунктах — таких как Каралети — можно было видеть группы гражданских, в основном пожилых, которые стояли поодаль от трассы и отрешенно смотрели на проносящиеся по шоссе машины с белыми ленточками — такой знак использовали осетины, чтобы отличать своих от чужих. На шоссе иногда встречались идущие по жаре беженцы с тележками. Одна старуха рассказала нам, что у нее не осталось родственников, кроме дочери, живущей в Рустави, то есть километров за 200 от ее села. Но она надеялась дойти хотя бы до Гори, который вроде бы еще оставался под грузинским контролем.
В центре села Тирдзниси у разграбленной аптеки лежал труп мужчины в гражданской одежде. Если в «северном анклаве» большинство брошенных домов были подожжены еще 12 августа, здесь, в Грузии, села еще стояли целыми. Но несколько горящих домов мы увидели и тут — перед одним из них валялись пустые канистры. Из переулков иногда появлялись какие-то люди, которые, завидев нас, тут же поворачивали обратно. Тушить пожары никто не пытался — ни пожарных, ни тем более полиции в селах не осталось. Ополченцы пытались сливать бензин из брошенных грузинских машин — в Цхинвале топливо уже было в дефиците.
Ехать дальше Каралети нам не советовали, но мы все-таки решили попытаться достичь расположения передовых российских частей. Интересно было хотя бы узнать, как далеко они продвинулись. Мы почти достигли виадука автострады Тбилиси—Сухуми, который пересекает шоссе на Гори. От виадука до Гори оставалось лишь 2 км.
Тут мы увидели российскую танковую позицию. Между танками почему-то валялись в изобилии рассыпанные яблоки. Лица у солдат были напряженные. Подошедший майор заявил, что дальше нас
не пропустит: «Вы должны немедленно уехать. Не знаю, что происходит в Гори, но здесь уже опасно». В этот момент, будто для иллюстрации его слов, позицию, где мы находились, откуда-то с фланга неприцельно обстреляли, очевидно, для прикрытия: секундой позже по виадуку промчались два грузинских военных грузовика. «Уезжайте! Уезжайте!» — закричал кто-то из бойцов. Прыгая в машину, мы заметили, что российские танки развернули башенные орудия в направлении, откуда велся огонь, но стрелять не стали: накануне вечером официально было подписано перемирие. Авиация в этот день не работала, артиллерийской канонады мы тоже не слышали. Если бы не этот эпизод, можно было бы счесть, что перемирие соблюдают и грузинские силы. Лишь несколько раз где-то вдали от трассы раздавались одиночные выстрелы или короткие очереди — но там уже было неизвестно, кто стреляет, в кого и зачем.
На обратном пути мы решили осмотреть взятое здание полиции в селе Эргнети, но оттуда уже почти все было вынесено. Мы обнаружили только остатки мебели, ящик с гранатометными зарядами (российского производства) и полусгоревшее деревянное распятие. Ящик мы тут же передали какому-то ополченцу, который принял его без большой охоты: в отличие от первого дня войны, боеприпасов в Цхинвале было уже море. Распятие взяли с собой в Цхинвал и там оставили на каменной плите у одного из разбомбленных домов.
Как рассказал «Профилю» глава югоосетинского МВД Михаил Миндзаев, как минимум в пограничных с Южной Осетией грузинских селах Никози и Эргнети будут созданы поселковые отделения милиции РЮО. «Туда будем брать на службу людей независимо от национальности, если они себя не запятнали преступлениями, не воевали и не пропагандировали фашистскую власть Саакашвили», — заявил Миндзаев. Означает ли это, что Южная Осетия намерена устроить
на занятой российскими войсками территории Грузии некий аналог зоны безопасности Южного Ливана, в свое время созданной израильтянами? Президент РЮО Эдуард Кокойты, с которым нам удалось поговорить сразу же после подписания перемирия 12 августа, отказался комментировать тему «санитарного кордона», сказав, что пока считает необходимым заниматься более на сущными гуманитарными проблемами.