Сергей Ениколопов: «В стране произошел разрыв между целями и задачами общества»

— Расскажите о природе человеческой агрессии.

— Мы, как и все животные, имеем такое качество, как агрессия. Но тут нужно обратить внимание: у животных очень хорошо развит механизм контроля над агрессивным поведением. Так, волк, выгнав соперника со своей территории, не побежит его добивать. А волчица, будучи чрезвычайно агрессивной в период вскармливания потомства, теряет агрессию, как только детеныши подрастают и отправляются «в жизнь».

У людей этот механизм перестал работать. Я иногда шучу, что нас всех «совратил» такой мифологический персонаж, как Давид, — он первым использовал приспособление, уравнявшее шансы с более сильным противником, — пращу. В природе же слабый поджимает хвост и убегает. Что интересно: когда мы видим перед собой живого человека, пусть и противника, сам факт того, что он живой, снижает агрессию. С совершенствованием механизмов, оружия, расстояние между противниками увеличивалось. И решиться на агрессивные действия становится все проще.

— Почему некоторые люди агрессивны, а некоторые — миролюбивы по своей сути?

— Во-первых, отличаются базовые параметры — темперамент, характер. На них уже нанизывается социальное научение — примеры того, что видит человек в своем окружении. Другой фактор — это состояние культуры в обществе. Например, кавказская культура раньше очень жестко контролировала отношение к оружию и обращение с ним. Кавказцы с детства усваивали, что без нужды не надо вытаскивать кинжал из ножен.

Интересно рассматривать распределение населения в современных крупных городах. Будь то Москва, Париж или Лондон — неважно, на окраинах города в спальных районах находиться куда опаснее, чем в центре. Это связано, конечно, с уровнем жизни: на окраинах, как правило, живут люди, которые относительно недавно переехали в крупный город, они во многом еще не адаптированы, у них невысокий уровень достатка и обострено чувство социальной несправедливости — отсюда рост уличных нападений.

— Каковы специфические для России факторы роста агрессии в обществе?

— Уже более 20 лет мы живем в состоянии аномии — разложения системы норм и ценностей, правил поведения, по которым жило общество. С одной стороны, вы знаете некие правила, но они не работают. Произошел разрыв между целями и задачами общества.

В нашей стране аномия начала зарождаться еще в перестроечные годы. Идеологемная часть оставалась прежней, при этом все вокруг пошло в разнос. Людей воспитали, что нужно быть порядочными и честными, а они видели вокруг себя нарождающийся класс дельцов, которые, не будучи честными, зарабатывали деньги. Потом это попытались урегулировать, назвав дельцов предпринимателями, сформулировали новые задачи. А новых правил так и не появилось.

Аномия влияет на все формы девиаций, не только на агрессию. Одни продолжают жить, как жили. Другие начинают бунтовать. Третьи начинают «уходить» — в монастырь либо с помощью алкоголя, наркотиков. В момент, когда в стране присутствует ощущение аномии, резко растут самоубийства.

— В последнее время обострилась поляризация общества из-за идеологических противоречий. Особенно ярко это видно на примере Москвы и других мегаполисов. Я имею в виду острое идеологическое противостояние таких антагонистических групп, как «либералы» — «ватники», «консерваторы» — «модернизаторы», «имперцы» — «западники», и так далее. Причем противостояние может ссорить друзей, супругов, родственников...

— Такое деление назревало давно, но сдерживалось. Поляризация, деление на черное и белое, абсолютный максимализм во взглядах у некой — довольно большой — группы людей, называющих себя «креативным классом», — это очень опасная тенденция. К примеру, если кому-то не нравится Алексей Навальный, среди большой группы людей этот человек автоматически становится «нерукопожатным». На него тут же навешиваются ярлыки. Точно так же, как клеймятся «быдлом», «ватниками» и прочими терминами все, кто не разделяет их взглядов — как им кажется, единственно верных. С другой стороны, называть «либерастами» любых людей, критически настроенных по отношению к власти и ратующих за те или иные реформы, — это такое же навешивание ярлыка.

Это примитивизация людей. Во многом это — следствие как раз аномии. Мир столь сложен, что его хочется упростить. И его упрощают до предела, до биполярного. Причем все нынешние навешиватели ярлыков учились в школах (не говоря уже о вузах), где их учили разностороннему взгляду на вещи. Например, в школьном курсе истории четко прописана неоднозначность личности Петра I: великий реформатор, при этом крайне жестокий правитель, создавший, казалось бы, поразительной красоты Санкт-Петербург, но построивший его на костях.

Навешивание ярлыков — это тоже своеобразная форма агрессии. И у меня возникают очень большие подозрения по отношению к людям, которые этим занимаются. Когда я слышу от кого-нибудь фразу «совок», то я уверен, что у этого человека ярко выражены как раз те черты, которые он так старательно ненавидит: дремучесть, ограниченность, неприятие чужого.

— Во что может эволюционировать эта примитивизация?

— Примитивизация неизбежно выливается в насильственные действия. И даже человек, напрямую не участвующий или не желающий участвовать в насилии, но занимающийся навешиванием ярлыков, — он способствует росту агрессии, подталкивает других к насильственным действиям. Пример реализованной агрессии — так называемые нацики и антифа: и те и другие с удовольствием бьют друг другу морды с одинаковым остервенением. Хотя, казалось бы, последние должны быть само миролюбие. Похожий процесс сейчас идет и в Германии: люди, выходящие на митинги против ислама, и те, кто митингует в поддержку этой религии, — примерно с одинаковым успехом могут вцепиться друг другу в глотки.

— Сколько времени может пройти от фазы «навешивания ярлыков» до вспышки масштабных насильственных действий?

— Это довольно-таки непредсказуемо: все может вспыхнуть как искра. Самый яркий пример из недавнего — это Майдан. Ведь как только они начали кричать «москаль», они сразу же создали Донецкую и Луганскую республики: заставили почувствовать своих же сограждан людьми «другого сорта». Из-за чего это произошло на Украине? Как бы странно это ни прозвучало, они ищут себя, свою национальную идентичность.

Человек намного терпимее и толерантнее относится к представителям другой нации, если он обладает высокой самооценкой и свою нацию оценивает высоко. Соответственно, если человек считает, что его нация ничтожна, то во всех остальных он видит врагов.

На Западной Украине с национальной идентичностью всегда было все в порядке, в отличие от остальной части страны. Эта идентичность во многом построена на «контрах», неприятии чего-то. Даже с Бандерой, как бы это ни прозвучало, у них все нормально — это их национальный герой. А всевозможные «парады в вышиванках», ритуальные прыжки под «кто не скачет — тот москаль» — это идентификационные признаки для тех, кто очень хочет показать, что он украинец. Это некое противопоставление русскому.

Все национальные государства должны переболеть национализмом. Кто-то переболел им давно — например, Армения, Литва, Латвия. Последняя тоже с героизацией своих нацистов. Украина же еще по-настоящему не прошла путь самоидентификации. А это болезненный процесс, всегда с перехлестом. Боюсь, этот процесс затянется надолго.

— Как повернуть вспять процесс примитивизации человека?

— Есть такая известная фраза, приписываемая Геббельсу: «Когда я слышу слово «культура», то хватаюсь за пистолет». В этой фразе и есть ключ: культура в самом широком смысле призвана «усложнять» человека. У «сложного» человека по определению не может быть однозначного отношения к тому или иному событию. И чем больше таких людей, тем меньше поляризация общества, тем здоровее социум.

Что мы видим на телевидении — резервацию в виде одного лишь канала «Культура». Просвещение должно быть всюду. А то получается, что интеллигентов посылают слушать скрипочки и смотреть спектакли на одну кнопку. Так давайте сделаем такую же «квоту» для женщин, для любителей шансона, для геев...

— Кстати о геях. Демонстративная борьба за свои права, гей-парады — не проявление ли это агрессии?

— Вы знаете, да. Геи очень агрессивны. Был такой выдающийся отечественный социолог, Игорь Семенович Кон. Он как-то предложил мне взять для исследования представителей сексуальных меньшинств в качестве контрольной группы — антиагрессивной. Я возразил: по всей логике, внутри себя они должны быть очень агрессивны. Мы поспорили.

Года через четыре он подошел ко мне и сказал: «Вы были правы. Оказалось, что внутри их сообщества масса случаев кровавых «разборок», убийств из ревности и прочего». И тогда он спросил, каким образом я пришел к своему выводу еще тогда, за несколько лет до этого. А ответ прост: у них (быть может, пока что) очень замкнутый мирок. И как в любом замкнутом сообществе — как, например, в секте, в тюрьме — выбор моделей поведения невелик: либо создается жесткая иерархичная система контроля над всеми членами сообщества, либо мы получаем зашкаливающий уровень агрессии и жестокости.

Много лет назад в США один человек создал нечто вроде колонии в штате Калифорния. Там он занимался психотерапией с наркоманами, алкоголиками, преступниками. Поначалу его затея имела совершенно потрясающий успех: один мой знакомый польский профессор даже написал книгу об этой колонии, назвав ее «Моя Шамбала». И что же? Через некоторое время в колонии воцарились порядки, описанные в романе «Мы» Замятина, — тоталитарная секта с жесткой иерархией, где жизнедеятельность людей контролируется до мельчайших деталей.