Рохинджастан

«Депортация похожа на перестрелку через границу. Преступление может считаться совершенным тогда, когда кто-то выпускает пулю в одном государстве, она перелетает пограничную черту и убивает жертву на территории другой страны».

Так 57 летняя уроженка Гамбии Фату Бенсуда – прокурор Международного уголовного суда (МУС), которой западная пресса присвоила прозвище Охотница за тиранами, объяснила свою просьбу посадить на скамью подсудимых военное руководство Мьянмы. Обвинение – «депортация с целью геноцида» народа рохинджа из бирманского штата Ракхайн. Двое из трех судей, рассматривавших запрос Бенсуды, согласились с ней, и в четверг, 6 сентября, МУС большинством голосов присвоил себе право судить власти Мьянмы за исход рохинджа.

Официальный Нейпьидо отреагировал незамедлительно и жестко: бирманцы напомнили, что Мьянма не подписала Римский статут, которым регулируется деятельность МУС, а значит, юрисдикция суда на нее не распространяется. Юридическая казуистика прокурора Бенсуды и ряда судей этот факт, пояснили бирманцы, изменить никак не сможет.

Очевидно, что шансов отправить в Гаагу кого-нибудь из бирманских высокопоставленных военных у Международного уголовного суда практически нет. Но даже если это каким-то чудом произойдет, ситуация не изменится. Во первых, потому, что в Мьянме большинство населения совершенно не жаждет возвращения рохинджа; во вторых, потому, что сами рохинджа могут и не захотеть возвращаться в старые дома, если их не выпроводят из Бангладеш силой.

Город беженцев

В 1784 году бирманский король Бодопайя завоевал государство Аракан – последний барьер между Бирмой и Британской Индией. Через десять лет араканцы, недовольные жестоким правлением нового монарха, восстали. Войска Бодопайи утопили мятеж в крови. Спасаясь от расправы, тысячи беженцев перешли границу Британской Индии. Ост-Индская компания отправила на место капитана Хайрэма Кокса и потребовала что-нибудь сделать с огромной толпой мужчин, женщин и детей, которые остались без еды и крова.

Кокс подошел к делу со всей ответственностью. С гуманитарными организациями было тогда туго, капитану пришлось справляться самому. И сделал он это блестяще. Менее чем за пять лет орда беженцев превратилась в законопослушных крестьян и рыбаков, живущих в собственных домах и трудом добывающих себе пропитание. Бесконечные разъезды, заботы и тяжелый южноазиатский климат подорвали здоровье Хайрэма Кокса – он умер в 1799 м, не дожив до сорока. В его честь огромный рынок на берегу Бенгальского залива назвали Кокс-Базар. К началу XIX века на этом месте уже стоял крупный город.

По итогам раздела Британской Индии в 1947 году Кокс-Базар достался Пакистану. После обретения независимости большинство населенных пунктов, названных в честь чиновников англичан, новые власти переименовали, но Кокс-Базар остался нетронутым. Не стали менять его название и власти Бангладеш, отделившейся от Пакистана в 1971 м: имя капитана Кокса, настоящего гуманиста – не по названию, а по делам, – было для местных жителей свято.

Вплоть до начала XXI века город развивался ни шатко ни валко, но затем грянул туристический бум: любители пляжного отдыха открыли для себя необычайно чистое и длинное побережье возле Кокс-Базара. После этого город начал превращаться в курортный рай. Миллионы туристов со всей Бангладеш и из-за границы ежегодно приезжали в Кокс-Базар, чтобы провести там отпуск. Местные власти и бизнес поймали волну: один за другим распахивали двери новые отели (на любой вкус – от трех до пяти звезд), рестораны, кафе, лавки и магазинчики. Улицы патрулировала специальная полиция, обеспечивающая безопасность приезжих. Почти весь город был вовлечен в обслуживание туристической отрасли, и доходы местных жителей росли как на дрожжах.

Курортная сказка и период всеобщего процветания внезапно закончились, когда в граничащем с Бангладеш бирманском штате Ракхайн, бывшем Аракане, начались столкновения между вооруженными силами и полицией с одной стороны и отрядами боевиков мусульман-рохинджа – с другой. Спасаясь от жестких зачисток, проводимых бирманской армией, сотни тысяч рохинджа устремились через границу, в Бангладеш – по тому же маршруту, как и двести с лишним лет назад бежали араканцы.

Город Кокс-Базар изменился за считанные месяцы. На самом длинном пляже Бенгальского залива вместо шезлонгов богатых западных туристов выросла огромная трущоба – нагромождение палаток, тентов, домиков из фанеры и обломков досок, – тянущаяся на многие километры. Город внезапно вернулся к истокам, вновь превратившись в лагерь беженцев. Туризм умер; местные жители теперь зарабатывают лишь на чиновниках многочисленных гуманитарных организаций, чьи офисы находятся в городе. Кокс-Базар стал столицей Рохинджастана – государства в государстве, у которого пока нет правительства и армии, зато уже появилась собственная экономика.

Мать человечности и саранча

«Когда они пришли к нам, мы приняли их как братьев мусульман и открыли для них двери. Мой родной Кутупалонг находится в 30 километрах от границы – именно там разместили большую часть бежавших рохинджа. Тогда это была наша земля, но теперь на ней живут они, и мы не знаем, уйдут ли они с нее когда-нибудь».

Всё интервью Бохтияра Ахмеда, члена местного муниципального совета, которое он дал заезжим индийским журналистам, пропитано горечью. Когда рохинджа бежали из Мьянмы, их приняли в Бангладеш с распростертыми объятиями. Премьер-министр Шейх Хасина обещала им всяческую помощь и поддержку – ее изображениями с подписью «Мать человечности» до сих пор увешаны лагеря беженцев.

Сколько человек живут в Кутупалонге, превратившемся в гигантское гетто, не знает точно никто. Власти говорят о 250 тысячах, пресса – о полумиллионе, местные жители – о минимум 750 тысячах. На момент прибытия рохинджа в округе Укхия, где находится Кутупалонг, уже обитали 120 с лишним тысяч человек.

«В один прекрасный день на мою землю, где я выращивал фрукты и зерновые, пришли военные и сказали мне убираться, – жаловался индийским журналистам фермер Назир Хусейн, отец шестерых детей. – У меня не было выбора – пришлось подчиниться».

Таких, как Назир, в Укхии около двух тысяч. Власти забрали у них землю, поселив на ней рохинджа и не заплатив ни рупии, несмотря на все обещания. До прихода беженцев у Назира было шесть коров. Три умерли от голода, когда его пастбища отдали под лагерь, оставшихся трех он успел продать. До явления рохинджа он зарабатывал 242 доллара в месяц – не бог весть что даже по меркам Бангладеш, но на еду хватало. Теперь он не зарабатывает ничего.

Местные сравнивают рохинджа с саранчой, опустошающей землю. Чтобы построить жилища и обеспечить себя дровами, пришельцы под корень сводят окрестные леса. Ежедневно в лагерях сжигается более двух тысяч тонн древесины. Это значит, что в следующем году пришедший муссон будет особенно разрушительным – с бурными потоками, бегущими с холмов прямо на крестьянские поля и дома, и оползнями, которые до сих пор сдерживали древесные корни.

Но хуже всего обстоит дело с водой. Семистам тысячам беженцев нужно пить, готовить еду и мыться; огромная человеческая масса буквально высасывает водоносный слой. Местные жители жалуются, что колодцы, из которых черпали воду еще их прадеды, высохли за пару месяцев и теперь им приходится копать все глубже в поисках влаги.

Хотя обитатели Кокс-Базара и окрестных деревень уверяют, что на рохинджа зла не держат – в конце концов, они не от хорошей жизни покинули свои дома в Мьянме, – поверить в это сложно. Больше всего бангладешцев обижает несправедливость.

«Из дома, расположенного рядом с лагерем, выселили вдову и отдали ее жилище рохинджа, – жалуется Ахмед. – Какая ирония – люди, живущие теперь на ее земле, бесплатно получают пищу и продукты первой необходимости, а вдова, потерявшая средства к существованию, не получает ничего. Почему все эти неправительственные организации не могут поделиться пищей и с ней?»

Неправительственные организации делают, что могут – по крайней мере, так они сами говорят. Но то, что удалось двести с лишним лет назад капитану Коксу, почему-то не удается ни ООН и ее многочисленным агентствам, ни другим НПО. Помощь, которую они выделяют, зачастую попадает совсем не в те руки. На территории лагерей действуют «черные рынки» – там продаются «излишки» продуктов, выделенных мировым сообществом рохинджа. К примеру, литр соевого масла стоит там в два с половиной раза дешевле, чем в обычном магазине. Разумеется, продукты продают не беженцы, которым случайно досталась лишняя бутылка масла: в лагерях действуют подпольные сети, занимающиеся рэкетом.

Наркотики, оружие и остров без сокровищ

В июле прошлого года полиция Бангладеш провела спецоперацию в лагере беженцев Найяпара. Через свою агентуру стражи порядка сумели выйти на подпольную сеть, занимающуюся наркоторговлей в лагерях. Были задержаны десятки рохинджа по обвинению в убийствах, торговле оружием, рабами и наркотиками.

В числе прочих в руки полиции попал 32 летний Дост Мухаммед. Во время расследования выяснилось, что, в отличие от многих беженцев, он отнюдь не бедствует – отец, живущий в Саудовской Аравии, и сестра из Австралии посылали ему деньги, которых хватало не только на жизнь, но и на закупку наркотиков. Предприимчивый беженец вовсю продавал «яба» – таблетки, состоящие из смеси метамфетамина и кофеина и массово производимые в «золотом треугольнике» на границе Мьянмы, Таиланда и Лаоса и в самопровозглашенных государствах Шан и Ва на бирманско-китайской границе. Наркокурьеры под видом беженцев пересекали границу Мьянмы и Бангладеш, передавая товар Досту и его товарищам, а те уже рассылали его дальше – до самой Индии.

Вскоре обнаружилось, что разгромленная сеть – лишь одна из многих. В течение последующих месяцев в лагерях было зафиксировано 19 убийств. Как уверяет полиция, бытовых среди них почти нет: среди погибших – местные активисты и племенные лидеры, пытавшиеся противостоять бандам, постепенно прибирающим к рукам власть. В итоге в июле этого года в лагеря беженцев были введены спецотряды МВД – тысячи полицейских сумели, пусть и на время, взять ситуацию под контроль. Проблема в том, что постоянно держать их в лагерях невозможно.

Ситуация с рохинджа, похоже, зашла в тупик. Власти Бангладеш отнюдь не в восторге от того, что беженцы опустошают юг страны, но попытки решить проблему пока оказываются безуспешными: так, в 2015 году власти попытались переселить рохинджа на остров Тенгар Чар в Бенгальском заливе в 40 километрах от берега – пустынный клочок земли, который частично заливается водой во время сезона муссонов. Невзирая на международную критику, официальная Дакка не отказалась от этой идеи: с прошлого года на острове идет строительство домов и убежищ для беженцев. Сами рохиджа переселяться отказываются, но ситуация в южных районах страны накаляется, и вполне возможно, что вскоре рохинджа отправят туда в приказном порядке.

Создание лагеря беженцев на Тенгар Чаре бангладешскими властями рассматривается как временная мера – до тех пор пока рохинджа не смогут вернуться в Мьянму. Достичь этого можно лишь путем долгих переговоров, которые приведут к национальному примирению. Вряд ли последние решения Международного уголовного суда приблизят этот момент.