Девять дней в плену у «правоверных»

Побег

В первый же день мужчины, похитившие Наджу и других девушек, чтобы получить выкуп или сделать из них секс-рабынь, отобрали обувь. Без обуви о побеге думать бессмысленно; места здесь, как можно убедиться, выглянув в окно, труднопроходимые и каменистые. Женщины собьют себе все ноги. Но в доме, где держали пленниц, много комнат, девушек то запирают в одной, то без видимой причины переводят в другую. Никакой системы, все зависит от настроения охранников. В одной из комнат стоит шкаф. В нем среди тряпья Наджа находит розовые кроссовки. Они на пару размеров малы.

Мужчин, которые ее стерегут, насилуют и истязают, все это время было шестеро. Но сейчас, на девятую ночь, Наджа понимает, что четверых в доме нет. Или, возможно, они где-то спят. На кухне сидят всего двое боевиков. Они чем-то увлечены — похоже, своим спором.

Наджу заперли одну. Где другие девушки, она не знает. Замок неисправен, и ей удается открыть дверь. Она достает кроссовки, которые перепрятала, с трудом натягивает их, крадется из комнаты, открывает дверь на террасу. Наджа беззвучно выходит из дома, пробирается через сад, который кажется ей огромным, прислушивается к шелесту сухих кустов и деревьев. Что если залает собака? К счастью, этого не происходит.

Перед ней вырастает каменная стена, высокая, как ей кажется, — дотянуться рукой до верха не удается. «Мне нужно было перебраться через нее, — вспоминает она. — Причем поскорее». Она обнаруживает, что у каменного забора вокруг сада есть своего рода цоколь. Ей удается забраться наверх. К счастью, нет ни колючей проволоки, ни забетонированных осколков стекла. По другую сторону забора — сплошная тьма. Где-то далеко, — вспоминает она, — виднелось слабое желтоватое зарево какого-то города. Прыгать страшно. Но она пересиливает страх.

Наджа благополучно приземляется и бежит изо всех сил, стараясь не особо шуметь. «Даже не думай сбежать!» — предупреждали ее похитители. Дескать, не пройдет и часа, как ее снова поймают, ведь за головы беглецов назначено вознаграждение в размере 5 тыс. долларов. Наказанием будет смерть, внушали они.

Наджа из Коджи

Полное имя Наджа Мурад-Пессе, 20 лет, дочь Шамы и Мурада. Родилась и выросла в курдской части Сирии, на границе с Ираком, к северо-западу от горы Синджар. Ее село называется Коджа, когда-то в нем было около 1700 жителей. У некоторых, как, например, у ее родителей, был телевизор. Любимые передачи Наджи — песенные шоу и фильмы ужасов. Но главное — чтобы в конце добро побеждало. Она смотрела даже один из матчей чемпионата мира по футболу. Германия играла с Бразилией. Под конец бразильцев ей стало жалко, и она никак не могла понять, почему братья потешаются над бедными латиноамериканцами.

У Наджи волосы до плеч, темно-коричневые, слегка рыжеватые; узкие плечи, голос с хрипотцой. На руке ниже локтя видны шрамы. Девушка держит руки в замке все время, что длится ее рассказ. Она то запинается, то почти переходит на крик. С момента побега прошло полтора месяца, но по ночам Наджа до сих пор просыпается в слезах, рассказывают родственники, приютившие девушку. Их дом находится неподалеку от иракско-курдского города Дахук, на безопасной стороне фронта.

За то время, что Наджа рассказывает о девяти мучительных днях своей жизни, она несколько раз начинает рыдать. Но она не хочет молчать, она решилась поведать миру свою историю.

Летом этого года курдские ополченцы на северных приграничных территориях Сирии и Ирака были вынуждены уступить натиску боевиков ИГИЛ. Воины «халифата», превосходно вооруженные и хорошо организованные в военном плане, смогли захватить обширные территории. Согласно отчету ООН, количество беженцев превысило 1,8 млн человек. С января по конец сентября ранения получили 17 386 мирных жителей, 9347 были убиты. По оценкам курдского военного командования в довершение ко всему боевики ИГИЛ похитили тысячи девушек.

В селении езидов

Детство Наджа провела в селе, и оно было счастливым. 11 лет назад умер ее отец, от него остался одноэтажный, но довольно большой дом с четырьмя просторными комнатами, в которых росли дети: Наджа, двенадцать ее братьев и две сестры. На сегодняшний день девять братьев и сестры, а также мать числятся пропавшими без вести. Наджа показывает фотографию мамы на экране мобильника.

Надже нравилось ходить в школу, она была отличницей. Любимым предметом была история. Она мечтала однажды поступить в вуз, возможно, даже стать учительницей, жить в собственной квартире и чтобы на полках стояли книги.

Ее родители жили небогато, но и небедно. У них было с полсотни овец, два десятка кур, несколько коз. Старшие братья Наджи были поденщиками. Мать продавала молоко, йогурт, яйца, сыр, иногда приходили даже мусульмане из окрестных деревень. С христианами они ладили хорошо, а вот о мусульманах мать Наджи всегда говорила: «Никогда не доверяй им!»

У Наджи три татуировки, просто точки, сделанные в детстве: две фиолетовые на обратной стороне ладоней, еще одна на подбородке. Это своего рода защита от зла. На руках потому, что ими мы прикасаемся к самым разным вещам; на подбородке — значит рядом со ртом: уста не должны произносить лжи.

Наджа и ее семья — езиды. Езидизм — это монотеистическая религия, предположительно возникшая когда-то в Средние века, овеянная мистикой. Наджа молится слуге бога Малак-Тавусу. По различным оценкам, на севере Ирака и Сирии живут 400  тыс. езидов, составляющие около 5% от всех курдов. Боевики «халифата» считают их идолопоклонниками и слугами шайтана, отребьем, как они называют своих узников. Женщины езидов для боевиков ИГИЛ — своего рода дичь.

Они несколько раз приходили в деревню Наджи — всегда с перерывом в один-два дня. Боевики пытались запугать население, заявляли, что теперь они здесь хозяева. Мужчины были в зеркальных солнцезащитных очках, с закрытыми черной тканью лицами, с пистолетами и кинжалами на поясе, вспоминает Наджа. Правда, сначала они пытались создать у селян иллюзию безопасности, устроили сбор оружия, в основном старых охотничьих ружей и кухонных ножей. Дескать, разоружение — эта цена, которую необходимо заплатить, внушали они мужчинам в Кодже, чтобы ИГИЛ никого не тронуло.

Собрав оружие и загрузив его в свой пикап, чужаки согнали жителей в здание школы. Мужчин отделили от женщин, после чего стали уводить их небольшими группами. Женщины всю вторую половину дня слышали выстрелы, они были словно парализованы, вспоминает Наджа. Затем молодых женщин отделили от пожилых. В последний момент мать сняла с пальца свое золотое кольцо и отдала его Надже: вдруг пригодится, шепнула она. Это последняя память Наджи о матери.

Плен, пытки, насилие

Боевики ИГИЛ усадили 64 женщины, включая Наджу, во внедорожники и микроавтобусы и увезли их в Мосул — город, отошедший к ИГИЛ в середине июля. Только за те девять дней, что Наджа была узницей «халифата», они пять раз перебирались с места на место, и каждый раз всех девушек брали с собой.

Первый дом, вспоминает Наджа, принадлежал бежавшему судье, которого звали Гази Хусейн. Об этом рассказал один из охранников девушек. Но отныне, заявил он, дом принадлежит нам, во славу Аллаха. Кое-где на стенах еще висели фотографии судьи и его жены, ими же были украшены чашки. Пленницы пробыли там три дня. Затем их «заселили» во второй, третий, четвертый, пятый дома.

«Девять дней, — говорит Наджа, — могут быть дольше целой жизни». Но она помнит каждую секунду этих девяти дней.

Иногда их оставляли совсем без еды или выдавали одно протухшее яйцо на шестерых. Двое суток не давали воды. Стояла жара, охранники принесли им один-единственный стакан чая. Девушки пустили стакан по кругу, каждой досталось по два крохотных глотка. Если примете ислам, говорили мужчины, то получите свежую воду в любых количествах. «Мы сохраняли твердость», — говорит Наджа.

В другой раз их снова лишили питьевой воды, вместо которой охранники поставили ведро с водой из ванной. Она имела привкус мыла и пахла мочой, но другого ничего не было.

Охранники били их, иногда по нескольку раз на дню, без причины. Мужчина с окладистой бородой использовал для этого электрический кабель, двое других — розги. Иногда в ход шли кулаки и ноги, несчастных снова и снова насиловали.

Наджа не рассказывает об этих изнасилованиях подробно. Тема для нее невыносима, и подобная откровенность идет вразрез с культурой езидов. «Нас по одной уводили в отдельную комнату, где нас уже ждал кто-то из мужчин», — произносит она. Опускает глаза. Молчит. Ей стыдно. «Что мы могли поделать?» — произносит она через какое-то время чуть слышно. Разжалобить боевиков было нереально. Кое-кто из женщин бросался к ногам мучителей, целовал колени, руки, молил о пощаде. Но это не облегчало их участь, разве что забавляло игиловцев.

Девушки обсуждали, нельзя ли напасть на одного из мужчин и убить его. «Но охранники всегда приходили втроем, вчетвером. И всегда были вооружены. В какой-то момент мы разбили одно из окон, и каждая спрятала в руках осколок стекла, чтобы покончить с собой, если станет совсем невыносимо».

Лица постоянно сменялись. Приходили все новые мужчины с оружием, в черной одежде или в форме цвета хаки, и тогда боевики надолго запирались, чтобы посовещаться. Ходят слухи, будто бойцы ИГИЛ принимают наркотики и воюют под кайфом. Но ничего подобного Наджа не заметила. Разве что иногда от кого-то пахло табачным дымом.

Один из них снял с пальца Наджи золотое кольцо ее матери и надел на свой палец. Она поклялась: однажды я найду его, отрежу палец и заберу кольцо. «Этот мужчина был местным, — убеждена она, — он говорил не по-арабски, а на местном диалекте курдского».

Боевиков ИГИЛ можно было разделить на две группы: одни казались особенно религиозными — это своего рода предводители, и они общались между собой по-арабски. Остальные говорили на смеси арабского и курдского, их религиозность казалась скорее напускной, а говор выдавал жителей приграничных территорий. По всей видимости, они примкнули к вероятным победителям, чтобы получить доступ к деньгам и женщинам.

Спасение

Спрыгнув со стены, Наджа бежит в сторону огней и оказывается в центре Мосула — некогда мегаполиса с многомиллионным населением, второго по величине города в Ираке после Багдада. Но улицы Мосула кажутся ей пустыми и заброшенными. Время от времени она прячется в подъездах домов и за кустами, смотрит, не преследует ли ее кто. Она знает, что оказалась в Мосуле, но в городе не ориентируется. Наконец она в жилом квартале. Полумертвая от измождения, она просто начинает стучать в одну из дверей. После длительного ожидания ей открывает не до конца проснувшийся мужчина, светит в лицо фонариком мобильника. Она рассказывает свою историю. Мужчина заводит Наджу в дом, зовет жену. Они прячут девушку в кладовке за старым хламом, дают ей матрас, одеяло, воду, Наджа снимает кроссовки — пальцы ног в крови…

Наджа хочет записать все, через что ей пришлось пройти. Она слышала, что есть Международный уголовный суд. Ее дядя рассказывал ей, что есть судьи, которые и по прошествии многих лет пытаются отыскать истину, которые могут найти виновных и наказать их. Когда такая возможность представится, она даст показания, даже если пройдут годы. Она ничего не забудет.

Перевод: Владимир Широков