Китай столкнулся с терроризмом

В получасе езды к северу от Ташкургана можно свернуть на дорогу, которая через перевал уходит в Таджикистан; в получасе езды на юг начинается Ваханский коридор в Афганистан. Чуть дальше к югу — перевал Хунджераб, за которым находятся неподконтрольные пакистанскому правительству долины. Здесь, наверху, у подножий Памира и Каракорума, заканчивается Китай — в 3500 км от Пекина, в 3000 км от города Куньмин с миллионным населением и в 1200 км от Урумчи, столицы неспокойного автономного района Синьцзян.

Прошлой осенью, 28 октября 2013 года, в Пекине внедорожник на полном ходу въехал в группу туристов, ожидавших у входа в Запретный город; погибли пять человек, включая террориста-смертника. 1 марта в Куньмине в здание вокзала ворвались люди, вооруженные ножами и мачете, которые принялись резать всех без разбора. 29 человек умерли от потери крови. 22 мая в Урумчи два внедорожника на оживленном рынке насмерть задавили 43 человека, больше 90 пострадавших остались в живых. Для большинства китайцев сводки новостей о терактах и жертвах привычны, только если речь идет о Ближнем Востоке. Современный Китай знает, что такое преследования по политическим мотивам, голод, землетрясения, страшные ДТП, но не теракты, в результате которых гибнут мирные жители. Почти все полицейские в Китае не носят оружия.

«После куньминского теракта мы патрулируем город круглые сутки, — говорит Дельмурад. — Мы знаем, что за люди пересекают здесь границы». У китайских органов появился новый образ врага: это уйгурские террористы из мусульманского региона Синьцзян.

Существует две версии этого конфликта, возникшего десятилетия назад и сегодня накрывающего бурно развивающуюся мировую державу: с точки зрения Пекина религиозные экстремисты, сепаратисты и террористы, отчасти управляемые из-за границы, дестабилизируют Синьцзян. Примерно 10 млн уйгуров, напротив, считают насилие, истоки которого находятся в их регионе и волна которого сегодня впервые накрывает густонаселенный восток, следствием этнического и экономического конфликта. Они обвиняют Пекин в безжалостной эксплуатации богатого сырьем региона. Возможно, обе стороны по-своему правы.

Сам он, рассказывает правозащитник и показывает в подтверждение своих слов удостоверение личности, вправе работать в любой точке страны. «Но невозможно себе представить, чтобы меня приняли в компанию в Пекине или Шанхае. Я не знаю ни одного уйгура, который с моей профессией работал бы на востоке страны».

Кроме того, правительство изолирует любого, кто пытается привлечь внимание к этим фактам. В январе полиция задержала профессора экономики уйгурца Ильхама Тохти, живущего в Пекине, которого обвинили в сепаратизме. Теперь ему грозит смертная казнь. До сих пор адвокату Тохти не удалось переговорить с подзащитным. Его гнетет, признался А Фань Ти после четвертого бокала вина, что часть общества радикализируется, но правительство отказывается разговаривать даже с самыми умеренными из уйгуров: «Я уеду. Сердце разрывается от одной мысли об этом, но ведь у меня дети». Впрочем, чтобы выехать за пределы Китая, нужен загранпаспорт, в выдаче которого мужчине до сих пор неизменно отказывали.

Хотань: С Мао в села

На новой автостраде, ведущей из Кашгара на восток, через каждые 50 км построены АЗС. Но они окружены колючей проволокой, пассажирам приходится ждать за забором, пока водитель заправляет автомобиль. «Террористическая угроза, — поясняет шофер. — Сначала поставили заборы вокруг АЗС со сжиженным газом, теперь охраняют дизтопливо и бензин».

Поездка в Хотань, расположенный в оазисе на юго-западе пустыни Такла-Макан, занимает почти целый день. Каждые 3 часа автомобили на автостраде делают остановку, водители с маленьким ковриком под мышкой отходят на несколько шагов в пустыню. Там они совершают намаз. «Мы ориентируемся на местное время, — рассказывает водитель грузовика, — но оно не имеет официального статуса».

Официально Синьцзян, как и весь Китай, живет по пекинскому времени. При этом Кашгар находится в 4 часах полета к западу от столицы. Это то же самое, как если бы в Сан-Франциско люди уходили на работу вместе с жителями Вашингтона.

Правительство предприняло немало усилий, чтобы изгнать из Хотаня дух караван-сарая; тем не менее слава рассадника исламского экстремизма за городом остается. В самом Хотане и его окрестностях регулярно проливается кровь. Летом 2011 года вооруженные мужчины ворвались в полицейский участок, убили уйгура, который нес там дежурство, захватили заложников, сорвали китайский флаг с крыши и установили стяг с полумесяцем. При штурме здания полицейскими погибли 14 террористов. 4 уйгура были приговорены к смертной казни.

Исполнители теракта в Урумчи предположительно родом из сел вокруг Хотаня, равно как и Абдурехим Курбан, ячейка которого якобы устроила резню на железнодорожном вокзале в Куньмине. Проверить такие слухи в условиях режима усиленной безопасности не представляется возможным. Офицер из местного отделения полиции говорит, что никогда не слышал такого имени. Не удается найти никого, кто бы помог с прояснением вопроса о происхождении Курбана. Одно то, что он возил по стране иностранца, сулит нашему водителю целый ряд неприятных бесед.

Наконец, один молодой уйгур соглашается поговорить — с условием, что его настоящее имя не появится в печати. Он участвует в честолюбивой попытке государства пробить стену недоверия и положить конец эскалации насилия.

Тридцатилетний Мей Мей Ти* получил стипендию и учится в Шанхае. Одна из крупнейших китайских частных компаний взяла его на работу. Он говорит, насколько ему известно, он был единственным уйгуром из 70 тыс. работников концерна.

Недавно местное правительство назначило его координатором кампании, которая могла понравиться Мао Цзэдуну: 200 тыс. функционеров, преимущественно ханьские китайцы, будут по несколько месяцев жить вместе с уйгурскими крестьянами и рабочими. «Мы должны познакомить чиновников с уйгурской культурой и добиться от них понимания: нельзя отключать воду и электричество целой деревне лишь потому, что женщины там носят паранджу», — заявляет Мей Мей Ти. До сих пор такая практика была обычной.

Мей Мей Ти критикует бывшего регионального главу партии за то, что тот пренебрежительно относился ко всему уйгурскому, и хвалит нынешнего за попытку сближения. Молодежь в Синьцзяне, говорит он, стоит перед ложным выбором: государство хочет, чтобы они были лояльными гражданами КНР: «Но религиозные видеоматериалы, которые они просматривают на своих мобильниках, призывают их стать саудовскими ваххабитами». Уйгурской идентичности, а значит, никаких умеренных промежуточных вариантов не осталось. «Если наша кампания провалится, то, боюсь, число жертв возрастет», — опасается Мей Мей Ти.

Урумчи: логика государства

Столица Синьцзян являет собой памятник китайского государственного строительства и доказательство экономической мощи КНР. На месте степного поселка в северной части Великого шелкового пути китайские военные строители в 30-х годах прошлого века возвели город для 3 млн человек. Здесь столько заводских труб, что над Урумчи висит еще более густой смог, чем над Пекином.

Летом 2009 года в Урумчи случились крупные этнические волнения. Погибли около 200 человек, большинство из которых ханьцы, число жертв среди уйгуров остается спорным. Обе народности не скрывают своей ненависти друг к другу. Водитель по пути к университету говорит, что никогда не сажает уйгуров в свою машину. Почему? «Они грязные и от них воняет», — отвечает он.

В высотке Государственной академии социальных наук исследователь терроризма 66-летний Пань Чжипин анализирует серию терактов. «Прослеживается явная тенденция», — говорит он. События в Куньмине показывают, что насилие перемещается с запада на густо населенный восток Китая. Террористы действуют все более ухищренно — это доказывает, что военизированные группы в Синьцзяне сотрудничают с близкими к «Аль-Каиде» группировками в нестабильных сопредельных с Китаем государствах. «Западная граница Китая имеет большую протяженность, — говорит Пань, проводя пальцем по линии на карте. — Невозможно держать на замке каждую долину. Здесь, на перевале Бедель, зимой появились 11 террористов из Киргизии. И это может повториться».

Пань стоит на позициях китайского правительства, финансирующего его научную работу: причиной беспорядков в Синьцзяне являются экстремизм, сепаратизм и международный терроризм; «иностранные элементы» бросают вызов безопасности Китая — а ведь угроза джихадизма актуальна и для государств Запада.

Среди экспертов по Китаю такое утверждение считается неуклюжей попыткой отвлечь внимание от пекинской политики переселения и злоупотребления со стороны аппарата госбезопасности. И это верно. Однако сегодня от указаний на джихадизм уже невозможно отмахнуться с такой легкостью, как прежде. Исламское движение Восточного Туркестана (также известное как Исламская партия Туркестана), которое Пекин считает организатором многих терактов, — это непрозрачная группа, вероятно, преувеличивающая свое влияние. Однако американская организация SITE Intelligence Group, отслеживающая деятельность военизированных группировок в Интернете, с октября 2012 года выявила и перевела на английский язык 16 учебных и проповеднических видеоматериалов, в том числе сюжет, в котором положительно оценивается теракт в Урумчи, совпавший с визитом главы КНР Си Цзиньпиня в регион.

Другие независимые организации тоже видят подтверждение, что влияние движения растет. Информационное агентство Reuters взяло в Пакистане интервью у лидера Исламской партии Туркестана Абдуллы Мансура; он призвал джихадистов во всем мире к борьбе против режима неверных в Пекине. «Китай — это не только наш враг, но и враг всех мусульман», — заявил Мансура. Английское издание Jane’s Intelligence Review писало, что часть из 300—500 боевиков движения уехали воевать в Сирию, Ливию и Афганистан. В 2004 году Вашингтон включил Исламское движение Восточного Туркестана в список террористических организаций.

В последние 35 лет Китай заботился прежде всего об экономическом росте, долгое время проблемы этнического и религиозно мотивированного насилия перед ним не стояли. У Пекина мало опыта антитеррористической борьбы, и руководство КНР верит, что ответное насилие может принести желаемый результат. Этим объясняется и брутальная риторика Си Цзиньпиня, призвавшего в конце апреля к войне против терроризма. Правительство, заявил он, сделает все, чтобы «террористы, как крысы, бегали по улицам и каждый кричал: бей их!»