В Славянске нет ни «наших», ни «не наших»

До апреля 2014 года славянцы мало переживали о том, на каком языке они говорят, хоть над местным парком культуры и отдыха и красуется (и продолжает красоваться сейчас) надпись «Відродимо традиції національної культури» (Возродим традиции национальной культуры), но объясняются все между собой практически исключительно на русском, хотя чаще суржиком. Маргинальные течения, само собой, тоже существуют, и ярче всего они проявляют себя в том, что в Славянске, как и в каждом порядочном восточноукраинском городе, есть настенные надписи «Смерть УПА» и «УПА — герої». Но на самом деле это совсем не значит, что писавшие разбираются в истории Украинской Повстанческой Армии: как мне кажется, среди молодежи всегда было и будет модно быть не такими, как все, и при случае славянский подросток может щегольнуть своим показным и поверхностным национализмом только ради оригинальности.

В городе появились машины без номеров или с заклеенными бумажками номерами, но тогда казалось, что все это кратковременно, и было даже интересно, что же будет дальше? Ведь когда мы по телевизору смотрели про Крым, было впечатление, что это очень далеко, до нас не дойдет, да и ладно, кому мы нужны...

Мы не Крым, но и у нас что-то происходит

Начиналось все довольно несерьезно и даже с некоторым патриотическим воодушевлением. 12 апреля ребята в военной форме и в балаклавах захватили городские отделения СБУ и МВД. Особого сопротивления не было. МВД просто закрылось изнутри и стало ждать, пока к ним вломятся. Потом говорили, что начальства то ли не было на месте, то ли оно дало приказ не мешать захватчикам.

Не знаю, сколько в этих словах правды, но со стороны казалось именно так: милиция не стала защищать даже себя, не говоря уже о населении. В СБУ же и вовсе просто зашли, арестовали (читай — связали) находившихся там людей, вынесли на улицу герб Украины и сняли с фасада национальный флаг. Все это сложили возле входа в здание и расставили автоматчиков в масках.

В тот день я еще видел, как на стороне дороги, где находится СБУ, спустя несколько часов после захвата пытались пройти местные праздношатающиеся. На эти попытки военные вежливо и молча рукой или автоматом предлагали перейти на другую сторону улицы, где уже собралась пара десятков зевак с телефонами и «знатоков», обсуждающих, похожи ли эти военные на «зеленых человечков» из Крыма или не очень. По всему выходило, что очень похожи, и большинство этому факту радовались. Радость была почти неосознанной, и объяснить ее причины вряд ли бы кто-то смог. Хотя, насколько я знаю, многих радовал сам факт, что у нас вообще что-то происходит.

Ведь мы не Крым, городок у нас небольшой, интересного почти ничего не происходит, а тут — событие. Теплилась надежда, что теперь все поменяется и будет лучше.

Мы так и не поняли, кто «наши», а кто не «наши»

Когда недели через три в город со стороны поселка Андреевка пытались войти украинские военные, чтобы выгнать сепаратистов, местные искренне пытались кидаться под танки и рыдали, обзывая вдвэшников фашистами и убийцами. И их легко можно понять: за все годы независимости славянцы мало что видели хорошего от власти, каждый сам крутился как мог, а когда власть их наконец-то «услышала», узнала об их существовании, то вместо каких-то политических решений и переговоров в город вошли БТРы и солдаты.

В тот же день над городом разлетались украинские вертолеты, и все мы — многие впервые в своей жизни — услышали автоматные очереди. Через пару месяцев к стрельбе привыкли уже практически все, кроме разве что совсем маленьких детей.

Страшно было только из-за неожиданности и необъяснимости возникновения огня. Это постоянное ожидание, что стрельнуть могут отовсюду и без повода, изводило больше всего.

А еще со временем становилось неспокойно на душе, когда долгое время, особенно ночью, никто не стрелял. От тишины отвыкли, вслушиваясь в нее, ожидали чего-то зловещего и еще худшего, чем было до. Детишки постарше уже игрались в войнушки и строили вместо халабуд (домов из веток и разного хлама) нечто подобное на маленькие блокпосты. Детвора делилась на «наших» и «не наших», копируя то, что делается в городе. Но взрослым уже с первых дней было сложно различить, кто «наши» и кто «не наши».

Слышал, как одна тетка выговаривала другой: «Чего ты, я теперь всех переспрашиваю, кто такие наши и за кого наши». Поскольку определенное время официальной информации не было, то местные «эксперты», насмотревшись русских каналов, уверенно сообщали, что захватили город наши, свои ребята, приехали из Донецка, хотим отделиться от Украины и присоединиться к России, ну в общем, как в Крыму.

Тогда же мэр города, Неля Штепа, получив от захвативших громкоговоритель, вещала возле отделения МВД приблизительно то же самое, типа: «Не бойтесь, это наши ребята, они нам плохо не сделают, они нас защищают от киевских» и т.д. Паники никакой не было, скорее, наоборот: с «зелеными человечками» фотографировались, ходили, как на экскурсии, целыми семьями, высаживали на руки военных детей, просили подержать в руках оружие. В общем, выглядело это все как народная эйфория и восторг по поводу того, что и у нас тоже что-то происходит, мы тоже люди, и про нас не забыли.

«Мы же его выбирали, а они его так»

Политические разговоры в эти дни не вел только ленивый. В маршрутках и троллейбусах чаще всего звучали слова «Россия», «Путин», «Крым», бывало, что за день я несколько раз слышал, как прохожие обсуждают, что «Украина» — это же по сути «окраина», и само собой понятно, что это «окраина России». Все сходились во мнении, что будет хорошо, ну или хотя бы лучше, чем было.

Большую роль сыграл пресловутый местечковый патриотизм: годами нам повторяли, что «Донбасс на колени не поставить», «Донбасс порожняк не гонит», и потому мы жили в полной уверенности, что Донбасс как бы сам по себе, точно не Украина, но и не совсем Россия. Хотя второе ближе многим не только географически, но и психологически: там родственники, и туда ездят на заработки. А майдан стал событием, которое Донбасс не до конца понял и потому был оскорблен еще и тем, что выбранного в основном юго-восточной Украиной Януковича просто-таки выгнали непонятно кто, но однозначно чужие нам, донбассовцам.

Вскоре российские каналы четко прояснили, кто именно выгнал: «Правый сектор» и фашисты, которые не остановятся на Киеве и придут на Донбасс. Одна бабушка в славянской маршрутке довольно точно высказала мнение большинства: «Мы же его выбирали, а они его так».

Потому-то для многих славянцев участие в ополчении, в захвате украинских учреждений и поддержке пророссийских настроений было нашим своеобразным ответом майдану, реваншем, способом доказать, что и мы на что-то способны. Помню, как во время майдана 2004 года многие ездили поддержать Януковича и за деньги, и так (хотя чаще —из-за первого), а любой цвет в одежде славянцев, приближенный к желтому и его оттенкам, мог вызвать в лучшем случае недоумение, а то и ругань. Как и майдан 2014 года, обе революции для большинства славянцев были явлением чужим и обидным, местные жители в массе своей не способны на революции и восстания. Пока нам платят зарплаты, мы не выходим на улицы. Собственно с тем, что мы постоянно работаем, а не бастуем и не устраиваем всяких майданов, прекрасно уживается мысль, издавна вдалбливаемая местными политиками: Донбасс, дескать, кормит всю Украину, пока они там «дурью маятся по майданам, мы тут дело делаем».

Но теперешняя ситуация вызвала такой всплеск активности по разным причинам, возможно из боязни вновь быть забытыми и неуслышанными. Некоторые знакомые ополченцы говорили, что они защищают родной край и свою семью от тех, кто их ненавидит, за то, что они говорят на русском и голосовали за Януковича. А с Россией они хотят дружить, потому что знают, что там лучше, и Путин навел порядок в стране. Хотя Лукашенко тоже хвалят, потому что он «мужик хозяйственный». Поначалу многие шли сюда ради идеи, не думая о материальной выгоде. Многие мои друзья и знакомые пошли на референдум лишь потому, что лучше что-то делать, чем ничего не делать, хотелось, чтобы Путин ввел войска и навел порядок, а киевские, вместо своих майданов, узнали, что восток Украины тоже имеет свое мнение.

Первые расстрелы

Со временем, хоть Россия и не поддержала нас, как крымчан, да и Путин не ввел войска, количество военных в городе увеличилось, и желание с ними фотографироваться как-то пропало само собой. Сначала на одном из блокпостов ополченцы расстреляли мужчину за отказ открыть багажник. Потом появились случаи мародерства (забирали машины на нужды ополчения и требовали пива в магазинах, по принципу «я там тебя на баррикадах защищаю, а ты мне тут пиво зажала дать»), а потом еще женщину на балконе многоэтажки убил снайпер.

Долгое время по городу ходили слухи, что эту снайпершу поймали, и оказалась она лысой украинской (или балтийской — мнения разнились) биатлонисткой в татуировках и памперсах. И подобные абсурдные и полуправдивые слухи рождались каждый день и заменяли славянцам телевизионные новости, которым чем дальше, тем меньше верилось. Смотрели все в основном российские каналы, которые то отключали, то включали, пока и вовсе не повредили телевизионную вышку, совсем лишив жителей выбора, какому же каналу верить. Еще одним источником информации стали сами ополченцы, которых некоторые местные жители подкармливали и всячески помогали.

На моей памяти на блокпостах в городе, особенно на мостах через речку Казенный Торец, сменилось несколько потоков ополченцев. Вначале были невразумительные личности в балаклавах и даже просто в медицинских масках, вооруженные кто чем (обрезами, пистолетами, ружьями), среди них можно было легко узнать местных. Потом к ним добавились люди в качественном камуфляже с автоматами; далее уже можно было изредка увидеть каких-то профессиональных военных, в касках, бронежилетах и со всем прочим. И вот где-то на этом этапе, приблизительно в середине мая или чуть ранее, люди на блокпостах перестали скрывать лица, все это выглядело как конкретная фраза: «Назад дороги нет».

Последними добавились чеченцы, которые не очень-то скрывают свою национальность. Вот такой разношерстной компанией местных и заезжих ополченцев/сепаратистов/террористов (как их только по разным каналам не называют) и контролируется Славянск на конец июня. Хотя именно на блокпостах в черте города преобладают, в основном, местные активисты, которые пытаются управлять дорожным движением рядом с теми рукотворными баррикадами из мусора, скатов, палок с гвоздями, деревьев и веток, мусорных баков и списанных старых мусоровозов, которыми они же сами и перегородили движение городского транспорта. Поначалу блокпосты стояли настолько хаотично, что нередко из-за них образовывались огромные пробки, особенно на мостах, что частенько выводило из себя водителей маршруток, которые чуть ли не с монтировками объясняли не всегда адекватным «разруливателям» движениями, что они делают не так. В мае большую часть таких блокпостов убрали, да и количество машин немного поубавилось, что и свело проблему на нет.

Я уехал из родного города за час

Основной отток местных жителей начался в мае, когда украинские военные предприняли первую попытку штурма (по меткому выражению одной славянки, «напали, как фашисты, в 4 утра»). Бизнесмены старались разъехаться первыми, перенося свои офисы сначала в Донецк, а потом и в другие города. Детей вывозили к бабушкам в деревню, а кого могли — и в другие области. Помню, как знакомая ученица, в конце апреля переезжающая навсегда в Киев в связи со сложившейся ситуацией, вызывала общее непонимание: «И чего ехать-то, тут вроде спокойно, а скоро вообще будет нормально». Но ближе к концу мая уезжающих становилось все больше. Я выехал в начале июня спонтанно, друзья на машине за час предложили собраться и перебраться в соседний курортный город, переждать какое-то время, а то кто его знает.

В начале июня сильных перестрелок не было, хотя украинские войска, базирующиеся на горе Карачун, отвечали артиллерийской стрельбой на выстрелы ополченцев в разное время дня и ночи (поддерживающие ополченцев даже возмущались тем, что они стреляют с территорий садиков и школ, вызывая ответный огонь Национальной гвардии, «ведь детям же нужно потом будет где-то учиться»). Больше всего беспокоило предчувствие, что вот-вот начнется что-то похуже, про надвигающийся штурм все говорили буквально через день. После этого я еще раз был дома, с трудом выехав из него, так как из-за обстрела трассы автобус не мог пробраться из города в город. До этого времени нахожусь рядом со Славянском, ехать далеко не хочется, страшно надолго покидать квартиру и мать, которая осталась в Славянске. Продолжаю надеяться на лучшее и готовлюсь к худшему.