Есть ли жизнь после Крыма?

Мир никогда уже не будет таким, каким он был до присоединения Крыма к России. Кризис вокруг Украины создал новую реальность, главной приметой которой является даже не угроза санкций, а разрушение доверия между Москвой и Западом. Стороны вновь, как в годы холодной войны, воспринимают друг друга в качестве противников. И это может иметь самые серьезные последствия для национальной экономики. Россия сильно зависит от экспорта углеводородов, от западных кредитов и технологий. Осложняет положение то, что политический кризис наложился на экономический. Темпы роста в России в 2013 году резко замедлились, и в 2014-м эта тенденция продолжится: по прогнозу Минэкономразвития, рост составит 0,5% в годовом исчислении. Усиливается отток каптала из страны, в 2014 году он может достичь $100 млрд. Высокие цены на нефть и девальвация рубля позволяют бюджету получить дополнительные доходы, но это дает лишь краткосрочный эффект. Если не предпринимать никаких шагов, то через несколько месяцев страна погрузится в настоящий кризис. Сможет ли отечественная экономика выдержать настоящие санкции? Способна ли она нормально функционировать в условиях относительно продолжительной изоляции, полной или частичной? Что будет, если Европа действительно уменьшит свою зависимость от российских нефти и газа? Эти вопросы заставляют по-новому взглянуть на вопрос об экономической политике российского правительства. Недостатка в рецептах, как менять экономическую политику, нет. «Профиль» побеседовал с двумя известными экономистами — советником президента Сергеем Глазьевым и бывшим министром экономики Андреем Нечаевым, представляющими, пожалуй, полярные точки зрения.

«Нужно опираться на собственные силы»

Сергей Глазьев, академик, советник президента РФ

ПРОФИЛЬ: Сергей Юрьевич, в связи с эскалацией украинского кризиса Россия столкнулась с угрозой широкомасштабных экономических санкций со стороны Запада. Но если нефтяное эмбарго выглядит пока маловероятным, то ограничения на экспорт в нашу страну технологий вполне реальны. Вы согласны, что это станет большой проблемой для нас?

Глазьев: Это одна из наиболее серьезных угроз из всех возможных. У нас из-за разрушения научно-технического потенциала в последние десятилетия образовались существенные пробелы и уязвимые места, и наша экономика во многом переориентировалась на иностранную технологическую базу. Нам надо в спешном порядке формировать программу импортозамещения и создания собственных технологических цепочек, которые для нас критически важны. Эта задача неоднократно поднималась Российской академией наук — в течение последних лет было сделано полтора десятка докладов на эту тему.

ПРОФИЛЬ: Но как это сделать?

Глазьев: Рецепты здесь очевидные. Надо многократно увеличивать финансирование НИОКР с концентрацией ресурсов в тех секторах, где образовалась критическая зависимость от Запада. Разумеется, мы вряд ли сможем быстро закрыть все пробелы, но на ключевых направлениях нового технологического уклада мы сделать это сможем. Если мы выйдем на передовой уровень хотя бы в некоторых секторах, производящих высокотехнологическую продукцию, пользующуюся спросом на мировом рынке, то нам будет чем обмениваться с другими странами, даже если будут введены санкции. Меняя политику в научно-технической сфере, стоит задуматься и о преобразованиях в институциональной сфере. Может быть, вспомнить опыт, который был в нашей стране, когда Госкомитет по науке и технике СССР внимательно отслеживал существующий технический уровень, выявлял узкие места и формировал приоритеты для их расшивки. Таким образом мы, например, достаточно спокойно пережили санкции, которые действовали против нас после ввода советских войск в Афганистан.

ПРОФИЛЬ: Вас обвиняют в том, что вы тянете нас назад в СССР, а ведь советская система оказалась в конечном итоге неэффективной. Не стоит ли попробовать стимулировать инновации с помощью рыночных механизмов, создавая благоприятный инвестиционный климат и конкурентную среду?

Глазьев: Такого нигде в мире нет. Только у очень далеких от инженерной практики людей могут быть иллюзии, что рынок сам все отрегулирует. Даже в такой высокоприбыльной отрасли, как нефтегазовая, у нас наблюдается острая нехватка расходов на НИОКР и геологоразведку, что выражается в огромных потерях нашего геологического потенциала и истощении минерально-сырьевой базы. Научно-технический прогресс, который является основой экономического роста, наполовину финансируется государством даже в США, ЕС, Японии. Государство финансирует фундаментальные и поисковые исследования, вводит налоговые льготы для частных предприятий в сфере НИОКР, создает систему венчурных фондов. Инновации — это всегда риски, которые частный сектор берет на себя неохотно. В нашем случае это сопряжено еще и с тем, что создаваемая продукция на первых этапах может быть дороже зарубежных аналогов. Так что без активной государственной помощи нам не обойтись.

ПРОФИЛЬ: Но за счет каких средств финансировать нарисованную вами программу технологического развития? Напомним, что недавно рейтинговое агентство Standard & Poor’s понизило кредитный рейтинг России, что неизбежно приведет к удорожанию кредита и сокращению инвестиций...

Глазьев: Это усугубляет ситуацию, поскольку многие западные кредиторы уже ухудшили условия предоставления займов российским компаниям и банкам. Если говорить об отдельных компаниях, то они могут сильно пострадать, но в целом состояние нашей финансовой системы позволяет нейтрализовать весь негатив от санкций за счет расширения внутренних источников кредита. Россия является донором мировой экономики — общий объем финансового трансферта из российской экономики остальному миру составляет около $100 млрд в год. У нас ни разу за последние 20 лет не было отрицательного сальдо платежного баланса. Но проводимая денежно-кредитная политика выталкивает наши корпорации за рубеж в поисках длинных и дешевых источников кредита. По мере того как росли наши золотовалютные резервы, росли и внешние заимствования. В них с точки зрения макроэкономики не было никакой необходимости. Денежные власти России так и не научились генерировать длинные деньги. Сейчас необходимо расширять каналы рефинансирования, удлинять сроки кредитования, снижать процентные ставки. Для этого Центральному банку надо научиться контролировать целевое использование кредитных ресурсов, чтобы деньги, направляемые в экономику, не уходили на валютный рынок, на спекуляцию против рубля, на образование пузырей и не перетекали в конечном счете за рубеж.

ПРОФИЛЬ: И как же этого добиться?

Глазьев: Существующие механизмы банковского и валютного контроля позволяют это делать. Нам также необходимо проводить последовательную политику по деофшоризации. Стоит начать переход на расчеты в национальной валюте, в том числе с Европой и Китаем. Переход на расчеты в рублях должен быть подкреплен созданием системы кредитования внешней торговли в рублях. Задействование внутренних источников кредита потребует модернизации всей финансовой инфраструктуры. Мы должны отказаться от услуг международных рейтинговых агентств, которые нам навязываются при посредничестве ЦБ и Минфина. Нам необходимо создать собственные технологии оценки рисков и опираться на свои рейтинговые агентства.

ПРОФИЛЬ: И все же, где взять деньги, если частные и в том числе иностранные инвестиции будут сокращаться?

Глазьев: В современной экономике деньги создаются под долги. Американцы печатают деньги под государственные казначейские обязательства, европейцы — под долги своих стран-членов, японцы и китайцы — под обязательства и корпораций, и государства. Здесь не надо изобретать велосипед. Есть два вида обязательств — это обязательства государства и обязательства компаний. Сейчас у нас денежная эмиссия идет в основном по каналу рефинансирования коммерческих банков под залог государственных и частных ценных бумаг, зарегистрированных в ломбардном списке. Но из-за маломощности этого канала получается, что у нас основным кредитором экономики является не Центральный банк, а правительство, которое в течение года накапливает на счетах в банках бюджетные деньги, а в конце года изымает их. В итоге наша денежная политика сводится к циклу: с января по ноябрь экономику кредитует правительство, а в декабре кредитором становится ЦБ. У предприятий при такой денежной политике горизонт планирования ограничивается тремя-четырьмя месяцами. Нам
нужно создать полноценную систему рефинансирования коммерческих банков под обязательства предприятий производственной сферы. Здесь я никаких проблем не вижу, эта технология была полномасштабно реализована в Европе после Второй мировой войны. Для этого нужно оценивать риски заемщиков, опираясь на собственную методику, о чем я уже говорил. Нужно также понимать потребности предприятий в кредите. В эмиссии под обязательства государства ключевую роль должны играть банки развития, которые должны фондироваться Центральным банком. Банки развития должны работать по приоритетным проектам государства, таким как строительство инфраструктуры, реконструкция промышленности, модернизация, финансирование ОПК, НИОКР.

ПРОФИЛЬ: Не приведет ли такое эмиссионное финансирование экономического роста к всплеску инфляции?

Глазьев: Нет, потому что эмитируемые деньги должны направляться на кредитование роста производства и инвестиций. В результате на рынке появляются новые товары, а в производстве внедряются новые технологии, снижающие издержки производства. И то, и другое ведет к снижению цен. Но для этого, конечно, нужно контролировать целевое использование денег, эмитируемых по каналам рефинансирования коммерческих банков.

ПРОФИЛЬ: Вы полагаете, что сегодняшнее обострение отношений между Россией и Западом не лишает нашу страну возможности для роста?

Глазьев: Слово «кризис» имеет двойное значение в китайском и греческом языке и подразумевает новую возможность. Финансовый сектор у нас является узким местом — в экономике наблюдается нехватка кредитных ресурсов на фоне того, что производственные мощности загружены на две трети, есть избыточная занятость, неограниченные природные ресурсы. За счет перехода на внутренние источники кредита, за счет облегчения доступа к кредиту широкого круга предприятий и компаний, за счет создания эффективной финансовой системы мы сможем проблему санкций превратить в источник роста и обеспечить прирост ВВП на не менее чем 5% в год.

ПРОФИЛЬ: Вы верите в то, что политика российского правительства может измениться?

Глазьев: Я каждый день работаю в этом направлении. И этот комплекс мер, хотя и медленно, но уже начинает реализовываться. Для развития нужно опираться на свои силы, которые надо создавать и поддерживать. Другого пути у нас просто нет. Конечно, мы могли это сделать и вчера, и позавчера, но сейчас мы стоим перед необходимостью сделать это под угрозой выживания.

ПРОФИЛЬ: Вы попали в санкционный список США. Как вы себя чувствуете?

Глазьев: Я себя чувствую очень комфортно, потому что экономлю огромное количество сил и времени на командировках, которые пришлось отменить.

«Нужен контроль общества над властью»

Андрей Нечаев, экс-министр экономики, председатель партии «Гражданская инициатива»

ПРОФИЛЬ: На ваш взгляд, Россия с экономической точки зрения проиграет от конфронтации с ЕС и США?

Нечаев: Безусловно. Ведь Россия — страна с сырьевой экспортно-ориентированной экономикой. Но многое зависит от того, как дальше будет развиваться ситуация. Если Европа сможет уменьшить свою зависимость от российских углеводородов, в первую очередь от газа, то, конечно, это будет колоссальная потеря. Ведь 50% нашего бюджета и все наше относительное благополучие 2000-х годов связаны с доходами от экспорта нефти и газа. В случае введения поэтапных санкций, какие применялись против Ирана, мы, конечно, окажемся в очень сложном положении.

ПРОФИЛЬ: А то, что произошло уже сейчас, — персональные санкции, снижение кредитных рейтингов России, — сказывается на экономическом положении страны?

Нечаев: Снижение рейтингов, конечно, ухудшило условия заимствования за рубежом. У нас корпоративный внешний долг очень большой. Последние цифры — где-то $727 млрд. И доступ к дешевым деньгам будет или закрыт, или усложнен. На Московской бирже уже целый ряд компаний отменили IPO. Капитализация рынка акций резко снизилась после начала конфликта. Фондовый рынок перестал быть источником инвестиций. Потери от ухудшения условий заимствования и снижения капитализации компаний оцениваются примерно в $190 млрд. Это, конечно, может быть временным явлением, и теоретически рынок может восстановиться, но пока это так.

ПРОФИЛЬ: Вы думаете, принимая решение о присоединении Крыма, российское руководство не учитывало экономических последствий?

Нечаев: Я думаю, что экономические соображения стояли не на втором и даже не на двадцать восьмом месте. Это было чисто политическое решение. Есть точка зрения, что ничто так не сплачивает нацию, как маленькая победоносная война. Правда, от этой эйфории похмелье потом бывает крайне тяжелым. Но всегда можно будет сказать, что ухудшение экономики связано с санкциями, а не с серьезными ошибками в социально-экономической политике.

ПРОФИЛЬ: Нынешняя сложная ситуация может стать поводом для пересмотра основ экономической политики в стране?

Нечаев: Безусловно, может. Но я пока не слышу и не вижу подвижек в этом направлении. Скорее всего, Крым станет новым мегапроектом. Уже оживились любители больших бюджетных денег. Им такого проекта, конечно, не хватало после завершения Олимпиады.

ПРОФИЛЬ: Оправданна ли, на ваш взгляд, точка зрения, что роль государства должна возрастать, а мегапроекты, которые будет поддерживать государство, станут спасительными для российской экономики?

Нечаев: Это чепуха. Нигде в мире строительство госкапитализма себя не оправдало. Более того, в ряде случаев закончилось крахом, как в той же Аргентине. Южная Корея шла какое-то время по этому пути, а потом столкнулась с серьезными трудностями и вынуждена была от него отказаться. Мне кажется, что здесь есть еще и некоторая путаница. Может усиливаться роль государства как регулятора, как создателя законодательной и нормативной базы для экономики и социальной сферы, эффективного правоприменителя, гаранта независимости суда. Вот где роль государства чрезвычайно важна! Но совершенно другое дело, когда государство выступает в роли хозяйствующего субъекта. А у нас, какой бы сектор экономики вы ни взяли, практически везде ключевую роль играют подконтрольные государству компании или вообще госкомпании и госкорпорации. Конкуренции нет вовсе или она ограничена. И соответственно частный бизнес не развивается. Да и сами госкомпании развиваются совсем не так, как если бы среда была конкурентной.

ПРОФИЛЬ: Может быть, нас спасет ставка на инновационный бизнес?

Нечаев: Сейчас много говорят об инновациях. Есть проект «Сколково», есть даже такой термин — внедрение инноваций. Точно так же, как в Советском Союзе был термин — внедрение достижений научно-технического прогресса. Так вот, инновации внедрить нельзя. Инновации востребованы, когда они дают возможность бизнесу занять новую нишу на рынке, получать на протяжении какого-то времени сверхприбыль. А если у вас конкуренции нет, если благополучие бизнеса строится на доступе к госзаказу и на хороших отношениях с чиновниками, то зачем вам инновации? У бизнеса нет сегодня стимулов для инноваций. Потому мы и сидим на нефтяной игле.

ПРОФИЛЬ: А что, на ваш взгляд, нужно сделать, чтобы изменить положение?

Нечаев: Так ведь это давно известные вещи. Нужно резко уменьшить долю государства в экономике, особенно как хозяйствующего субъекта. Ведь если вы левой рукой создаете правила игры, а правой играете по ним, то я думаю, что с вами никто играть не сядет. А в экономике у нас ровно такая ситуация с государством. Нужно создавать конкурентную среду, условия для бизнеса, которые принято называть благоприятным инвестиционным климатом. Нужен независимый суд. У нас бандитский рэкет 90-х годов прошлого века сменился чиновничьим и правоохранительным рэкетом. Любому приподнявшемуся в бизнесе предъявляются претензии — делиться надо. Необходимо жестко разорвать связь бизнеса и власти, включая правоохранительные органы. Власти эти правильные слова произносят, но только ничего не меняется. А потому капитал и бежит из страны. А если смотреть глубже, нужен контроль общества над властью, включая, как это ни смешно звучит, свободные выборы. Конечно, в одночасье создать новую атмосферу в экономике и обществе нельзя. Мы потеряли как минимум десять лет, в течение которых можно было бы проводить реформы — пенсионной системы, образования, здравоохранения, жилищно-коммунального хозяйства, армии, правоохранительных органов. А сейчас ситуация гораздо менее благостная, чем она была в середине 2000-х. Состояние экономики и бюджета ухудшилось. Тем не менее проводить реформы надо. Бесспорно, необходимо менять всю бюджетную политику. Во всем мире, если говорить о повседневной жизни людей, социальной сфере, ключевую роль играет местное самоуправление. А у нас местное самоуправление финансово абсолютно обезвожено. У нас финансово обезвожены регионы. У многих колоссальный долг, и они де-факто банкроты. Для выполнения так называемых майских указов президента у нас субъекты РФ вообще сворачивают все программы— инновационные, инвестиционные, дорожного строительства. Бюджеты регионов превратились в кассу по выдаче зарплаты бюджетникам — ни о каком развитии речь уже не идет. С этим надо что-то делать, резко расширяя финансовые источники для регионов и особенно — местного самоуправления.

ПРОФИЛЬ: Без сменяемости власти можно добиться экономического прогресса?

Нечаев: Я абсолютно убежден, что стратегически — нет. Есть исторически короткие периоды, когда реформы проводились в условиях диктатуры, но они и дали краткосрочный эффект. Потому что если нет контроля общества над властью в разных формах, высшей из которых являются свободные выборы, то начинается застой.