Внимание, забастовка!

Одной из важных особенностей кризиса 2009 года стало резкое увеличение трудовых протестов. В 2008 году на основании данных мониторинга трудовых протестов, который ведется в Центре социально-трудовых прав, было зафиксировано 96 протестов, а в следующем, 2009‑м, работники выходили на улицы или останавливали работу, чтобы заявить о своем возмущении и защитить свои права, уже 272 раза. Причина почти трехкратного роста очевидна – всплеск безработицы, неплатежи и закрытие предприятий. Люди поняли, что, кроме них самих, никто не сможет их защитить.

Кризис закончился, а вот число трудовых протестов на докризисный уровень не вернулось. Восстановилось производство, безработица вернулась к прежнему уровню, начался рост зарплат – в общем, экономика нормализовалась. Протестная активность уменьшилась, но не втрое, как можно было бы ожидать, а на 25%, и потом за три года, к 2010‑му, вернулась на кризисный уровень. При этом экономика все эти годы росла, инфляция снижалась.

Прежде чем попытаться ответить на вопрос «почему?», необходимо дать ответ на другой: 270 протестов – это много или мало? Работающих – десятки миллионов, предприятий – миллионы, а тут всего-то без малого три сотни случаев! Стоит ли обращать внимание? Но вспомните, как реагируют на опасные заболевания, которые грозят эпидемией. Фиксируют каждый случай, и летят вертолеты, везут специалистов и дорогие лекарства только потому, что где-то заболели несколько человек. Оттого что знают: не остановишь сейчас – потом будет поздно. Социальные протесты не стоит отождествлять с опасными болезнями, но это тоже угрожающее явление. В том же 2009 году из конфликта на предприятии в небольшом Пикалево вырос протест, который пришлось разрешать с участием первых лиц государства – тоже летели вертолеты, везли важных лиц и больших специалистов, чтобы решить проблемы маленького городка.

Дело в том, что у конфликтов есть свойство сливаться друг с другом. В Пикалево трудовой протест соединился с коммунальным (в городе накануне отключили горячую воду). А через год в Междуреченске трудовой конфликт на шахте «Распадская» слился с гневом по поводу грандиозной аварии, унесшей жизни ста человек, и дело дошло до столкновения горожан с полицией.

Так что три сотни протестов – это три сотни потенциальных пикалевых и междуреченсков. Трудно предсказать, где в очередной раз возникнет взрывоопасная социальная смесь из возмущения из-за задержек зарплаты, потери работы, бытовой неустроенности, точечной застройки, дурно пахнущего воздуха.

У трудовых конфликтов в России есть одна особенность. В трудовом законодательстве современного государства должна быть прописана процедура разрешения противоречий, которые возникают между работником и работодателем, вплоть до того, как нужно организовывать забастовки. Это необходимо для того, чтобы возникающие споры, которые неизбежны в трудовой сфере, решались внутри предприятия, в рамках диалога между заинтересованными сторонами, разумеется, под надзором государства. В российском трудовом законодательстве такая процедура тоже есть, но и эксперты, и профсоюзные лидеры называют ее «запретительной», сложной, запутанной и, главное, позволяющей работодателю «законно» сорвать и переговоры, и саму забастовку. В результате большинство протестующих работников вынуждены обращаться не к начальству, не к собственникам, а к властям, к депутатам, к горожанам, к журналистам. Иными словами, запретительная процедура разрешения противоречий в сфере трудовых отношений выталкивает конфликты и протесты на улицу, где они уже и соединяются с другими, увеличивая социальную напряженность.

Вот теперь можно вернуться к вопросу о том, почему после 2009 года количество трудовых протестов не снизилось. Кризис, как известно, время изменений и обновлений. В трудовых отношениях после того кризиса ничего не изменилось. И пример Пикалево никого ничему не научил – затихло, и слава богу! Но в том-то и дело, что не затихло. Да, забастовки и пикеты работников почти не освещались в прессе. Но реальные противоречия не исчезли и по-прежнему не находили разрешения. Мало того, стало нарастать давление на профсоюзы и на работников со стороны работодателей. Они стали отказываться от обязательной индексации зарплат, от компенсации вредных условий труда, вводили временные контракты и много еще чего. При этом усилилось давление на профсоюзы и тех активистов, которые пытались защищать права. С преследованием столкнулись даже лояльные профсоюзы – работодателей перестал устраивать сам факт того, что кто-то может оспаривать их решение. После кризиса и скачка протестности следовало бы упростить законодательную процедуру организации забастовки, дать профсоюзам больше возможностей для ведения переговоров – иными словами, отрегулировать клапан для сброса избыточного напряжения. Но ничего этого сделано не было.

Результат проявился уже в декабре прошлого года. Число протестов в декабре 2014 года вдвое превысило обычный уровень, и с тех пор их рост не прекращается. За три месяца текущего года зафиксировано уже более 100 протестов, обычно этот рубеж преодолевается в мае. Так что история повторяется, в кризис 2009‑го число протестов утроилось, в 2015 году оно удваивается. При сохранении таких темпов роста протестности к концу года мы будем иметь около пятисот локальных выступлений, если раньше они не сольются во что-то большее и масштабное.

Кстати, видны новые тенденции – в 2015‑м стало существенно больше митингов солидарности. На пикеты в поддержку коллег выходят медики, учителя, авиадиспетчеры – это значит, что протестное движение становится более организованным. С другой стороны, все чаще возникают протесты среди работников, которые находятся вне профсоюзов, – таксисты, коммунальщики, вахтовики. Раньше они «протестовали ногами» – уходили оттуда, где плохо, туда, где лучше. Сегодня им идти некуда, и они идут на площади. Наконец, стали бастовать те, кому это запрещено. В Москве врачи работают «по правилам», в Уфе они голодают, в Забайкалье учителя продлевают каникулы.

В общем, тревожных симптомов много. Все предупреждения получены. Пора что-то делать.