12.01.1998 01:00 Еженедельный журнал «Профиль»

Архивная публикация 1998 года: "Игнат Солженицын прочел "Архипелаг ГУЛАГ" в одиннадцать лет"

И, конечно, повидал родителей. Наталья Дмитриевна и Александр Исаевич Солженицыны редко видят трех своих сыновей: Ермолай, Игнат и Степан выросли а Америке и, по словам Игната, "автоматически" возвратиться в Россию не могут.Ирина Буйлова: Игнат, почему вы редко выступаете в России?
Игнат Солженицын: Концерты в России связаны с некоторыми трудностями: надо заниматься организационными вопросами, искать спонсоров. Раньше всем этим ведал Госконцерт, сейчас все происходит непонятно как. К тому же мой гастрольный график жестко расписан: много выступлений в США, Западной Европе, Японии. Но я все равно, пусть редко, приезжаю играть в Россию.
И.Б.: Почему?
И.С.: Потому что это моя родина. Я рос в Америке, но не вырос американцем. Для меня Россия не пустой звук. Мне очень нравится Москва. И это не казенный комплимент, а глубоко личное мнение. Я здесь родился, и, как бы ни был великолепен Петроград, Москва для меня родной, близкий город.
И.Б.: Каким образом вы стали музыкантом, и кто занимался вашим образованием?
И.С.: Мне рассказывали родители, что в нашей швейцарской квартире был проигрыватель. Мне еще не было и двух лет. Я постоянно вскарабкивался на стул и заводил пластинки. Как только пластинка кончалась, я требовал, чтобы мне поставили новую.
В Вермонте, в доме, который родители купили со всей мебелью, оказался маленький кабинетный рояль. Он притягивал меня как магнит. Без всякой помощи я что-то начал на нем изображать. На это, правда, мало кто обращал внимание. Все решили, что ребенок нашел интересную игрушку.
Однажды к нам в гости приехал Ростропович. Родители с ним очень дружны, но из-за своего бешеного концертного расписания Ростропович редко появлялся в Вермонте. Он первым уловил в моей детской игре нечто и серьезно поинтересовался у родителей, кто мой учитель. Они были удивлены: им в голову не приходило, что у меня могут быть музыкальные способности. Так что музыкантом я стал с легкой руки Ростроповича.
Правда, он уехал, а мне еще два года не могли найти хорошего преподавателя. Наконец в девять лет у меня появился серьезный педагог. К нему, правда, приходилось ездить за тридевять земель. И я благодарен своей бабушке, которая согласилась возить меня на занятия. Без нее я вряд ли бы стал музыкантом.
И.Б.: А Мстислав Леопольдович давал вам уроки?
И.С.: Я не могу назвать его своим учителем. Скорее, наставником. Я всегда имел возможность слушать и впитывать. Он никогда не спрашивал, какие у меня концерты, каких авторов я выбираю. Он смотрел глобально. Но его общие советы стоили многих конкретных.
Я считаю, мне очень повезло: я мог беседовать с ним о музыке, беспрепятственно присутствовать на его репетициях, не говоря уж о концертах, играть для него, слушать его советы и даже спорить с ним.
И.Б.: Вам не мешало, что Ростропович был для вас человеком по-домашнему привычным?
И.С.: Нисколько. Тут можно провести параллель с отцом. Для меня никогда не было странным, что наш папа, который сидит с нами за столом и ест щи,-- Александр Солженицын, лауреат Нобелевской премии. Ведь знаменитый человек почти всегда вполне нормален. Это касается и моего отношения к Ростроповичу.
И.Б.: Не было соблазна заняться литературой?
И.С.: Я считаю, что пошел по стопам отца. Он художник, и я художник. У нас много общего.
Я искренне вам скажу: если бы хоть у одного из нас -- я имею старшего и младшего братьев -- была хотя бы десятая часть отцовского таланта, он бы нашел путь в литературу.
Родители предоставили нам полную свободу в выборе профессии и образования. Ни от кого не требовали стать писателем или, наоборот, не прикасаться к перу. Мы с братьями очень разные по характеру и темпераменту. И в конце концов все выбрали очень непохожие профессии. Я музыкант, старший брат -- синолог, младший -- градостроитель.
И.Б.: Ваше детство прошло в Вермонте, небольшом патриархальном городке. Тем не менее вы прекрасно говорите по-русски.
И.С.: Наша домашняя жизнь была полностью русской, английской речи вообще не было слышно. Языком с нами занималась мама, папа преподавал математику. Родители с большим упрямством придерживались московских традиций. Конечно, свою роль сыграла ситуация изгнания. На чужбине трудно сохранить национальное самосознание, неважно, русское, французское или китайское.
А жизнь за пределами дома была типично американская. Друзья у нас были самые обычные вермонтцы, как и наша школа, и наши развлечения. При этом у нас с братьями никогда не было ощущения конфликта или дискомфорта. Жизнь внутри и вне дома сочеталась естественным образом.
И.Б.: Чем прежде всего вам запомнилось детство?
И.С.: Нас начали приучать к труду с самого нежного возраста. А к тому времени, когда мы повзрослели и стали сами разбираться в жизни, все уже было в нас заложено. Мы с братьями с детства были до предела вовлечены в работу родителей -- помогали переводить, перепечатывали и считывали рукописи. Мы привыкли, что работы очень много и ее невозможно успеть сделать.
И.Б.: Хватало ли вам времени на праздники?
И.С.: Мы отмечали дни рождения, все церковные праздники. Вместе красили яйца, пекли куличи...
Новый год мы встречали достаточно необычно. Восемнадцать лет подряд в Вермонте мы отмечали Новый год в четыре часа дня. Именно в это время в Москве наступала полночь. Задергивали шторы, чтобы не сильно бил свет, зажигали свечи и поднимали тост за тех, с кем мы не можем быть рядом в этот момент. Второй тост всегда был за возвращение. Два года назад мы смогли собраться в Москве и встретить Новый год в двенадцать ночи. Для меня словно замкнулся круг.
И.Б.: Когда вы осознали место Александра Исаевича в русской культуре?
И.С.: С самого раннего возраста мы понимали, что папа и мама заняты очень важной работой. Пожалуй, это самое яркое детское впечатление. Как известно, родители влияют на детей собственным примером, а не словами. Мы видели, как отец работал -- без выходных, без праздников, практически без перерыва,-- и это здорово дисциплинировало.
Со временем отец начал читать нам свои книги. Например, "Матренин двор" он прочитал у камина, когда мы с братьями были совсем маленькими. В одиннадцать лет я одолел "Архипелаг ГУЛАГ".
И.Б.: Как рано вы стали жить самостоятельно?
И.С.: С четырнадцати лет, когда поехал учиться в Англию. Мои воспоминания о доме, о нашей дружной семье самые счастливые и светлые, хотя я понимаю, что то время уже никогда не вернется.
И.Б.: Ваша нынешняя профессия вас устраивает?
И.С.: Более чем. Меня совершенно не смущает, что музыкой я зарабатываю себе на жизнь. Наоборот, я до сих пор не могу поверить, что мне платят за то, от чего я получаю самое большое удовольствие,-- за мои концерты.
И.Б.: Вы, как и ваши братья, живете за границей. Не хотите вернуться в Россию?
И.С.: Я много об этом думал. К сожалению, наша семья слишком поздно получила возможность жить на родине. Для меня и для братьев возвращение уже не может быть автоматическим. Мы взрослые, сформировавшиеся люди, мы не можем все бросить и уехать, чтобы только выполнить показательно-идеологический долг.
Для меня этот выбор не стоит столь остро. Я могу ездить по всему миру и играть для всех, в том числе и для россиян.
И.Б.: Вы не боитесь за родителей, ведь они уже немолодые люди, а Америка далеко?
И.С.: Конечно, бывает. Папе недавно исполнилось семьдесят девять. Я никогда не говорил на эту тему с родителями, но, думаю, они согласятся с тем, что я сейчас скажу: каждый должен делать свое дело и идти по своему пути. Смерть совершенно естественная часть жизни, и мои родители, я уверен, не боятся ее прихода. Они не требуют, чтобы мы сидели рядом. Они ждут от нас своего пути.
И.Б.: О чем вы мечтаете?
И.С.: Единственное, что я себе могу пожелать, не утратить жажду самоулучшения. Я не переношу этого в других и очень боюсь в себе.

Игнат Солженицын: Концерты в России связаны с некоторыми трудностями: надо заниматься организационными вопросами, искать спонсоров. Раньше всем этим ведал Госконцерт, сейчас все происходит непонятно как. К тому же мой гастрольный график жестко расписан: много выступлений в США, Западной Европе, Японии. Но я все равно, пусть редко, приезжаю играть в Россию.

И.Б.: Почему?

И.С.: Потому что это моя родина. Я рос в Америке, но не вырос американцем. Для меня Россия не пустой звук. Мне очень нравится Москва. И это не казенный комплимент, а глубоко личное мнение. Я здесь родился, и, как бы ни был великолепен Петроград, Москва для меня родной, близкий город.

И.Б.: Каким образом вы стали музыкантом, и кто занимался вашим образованием?

И.С.: Мне рассказывали родители, что в нашей швейцарской квартире был проигрыватель. Мне еще не было и двух лет. Я постоянно вскарабкивался на стул и заводил пластинки. Как только пластинка кончалась, я требовал, чтобы мне поставили новую.

В Вермонте, в доме, который родители купили со всей мебелью, оказался маленький кабинетный рояль. Он притягивал меня как магнит. Без всякой помощи я что-то начал на нем изображать. На это, правда, мало кто обращал внимание. Все решили, что ребенок нашел интересную игрушку.

Однажды к нам в гости приехал Ростропович. Родители с ним очень дружны, но из-за своего бешеного концертного расписания Ростропович редко появлялся в Вермонте. Он первым уловил в моей детской игре нечто и серьезно поинтересовался у родителей, кто мой учитель. Они были удивлены: им в голову не приходило, что у меня могут быть музыкальные способности. Так что музыкантом я стал с легкой руки Ростроповича.

Правда, он уехал, а мне еще два года не могли найти хорошего преподавателя. Наконец в девять лет у меня появился серьезный педагог. К нему, правда, приходилось ездить за тридевять земель. И я благодарен своей бабушке, которая согласилась возить меня на занятия. Без нее я вряд ли бы стал музыкантом.

И.Б.: А Мстислав Леопольдович давал вам уроки?

И.С.: Я не могу назвать его своим учителем. Скорее, наставником. Я всегда имел возможность слушать и впитывать. Он никогда не спрашивал, какие у меня концерты, каких авторов я выбираю. Он смотрел глобально. Но его общие советы стоили многих конкретных.

Я считаю, мне очень повезло: я мог беседовать с ним о музыке, беспрепятственно присутствовать на его репетициях, не говоря уж о концертах, играть для него, слушать его советы и даже спорить с ним.

И.Б.: Вам не мешало, что Ростропович был для вас человеком по-домашнему привычным?

И.С.: Нисколько. Тут можно провести параллель с отцом. Для меня никогда не было странным, что наш папа, который сидит с нами за столом и ест щи,-- Александр Солженицын, лауреат Нобелевской премии. Ведь знаменитый человек почти всегда вполне нормален. Это касается и моего отношения к Ростроповичу.

И.Б.: Не было соблазна заняться литературой?

И.С.: Я считаю, что пошел по стопам отца. Он художник, и я художник. У нас много общего.

Я искренне вам скажу: если бы хоть у одного из нас -- я имею старшего и младшего братьев -- была хотя бы десятая часть отцовского таланта, он бы нашел путь в литературу.

Родители предоставили нам полную свободу в выборе профессии и образования. Ни от кого не требовали стать писателем или, наоборот, не прикасаться к перу. Мы с братьями очень разные по характеру и темпераменту. И в конце концов все выбрали очень непохожие профессии. Я музыкант, старший брат -- синолог, младший -- градостроитель.

И.Б.: Ваше детство прошло в Вермонте, небольшом патриархальном городке. Тем не менее вы прекрасно говорите по-русски.

И.С.: Наша домашняя жизнь была полностью русской, английской речи вообще не было слышно. Языком с нами занималась мама, папа преподавал математику. Родители с большим упрямством придерживались московских традиций. Конечно, свою роль сыграла ситуация изгнания. На чужбине трудно сохранить национальное самосознание, неважно, русское, французское или китайское.

А жизнь за пределами дома была типично американская. Друзья у нас были самые обычные вермонтцы, как и наша школа, и наши развлечения. При этом у нас с братьями никогда не было ощущения конфликта или дискомфорта. Жизнь внутри и вне дома сочеталась естественным образом.

И.Б.: Чем прежде всего вам запомнилось детство?

И.С.: Нас начали приучать к труду с самого нежного возраста. А к тому времени, когда мы повзрослели и стали сами разбираться в жизни, все уже было в нас заложено. Мы с братьями с детства были до предела вовлечены в работу родителей -- помогали переводить, перепечатывали и считывали рукописи. Мы привыкли, что работы очень много и ее невозможно успеть сделать.

И.Б.: Хватало ли вам времени на праздники?

И.С.: Мы отмечали дни рождения, все церковные праздники. Вместе красили яйца, пекли куличи...

Новый год мы встречали достаточно необычно. Восемнадцать лет подряд в Вермонте мы отмечали Новый год в четыре часа дня. Именно в это время в Москве наступала полночь. Задергивали шторы, чтобы не сильно бил свет, зажигали свечи и поднимали тост за тех, с кем мы не можем быть рядом в этот момент. Второй тост всегда был за возвращение. Два года назад мы смогли собраться в Москве и встретить Новый год в двенадцать ночи. Для меня словно замкнулся круг.

И.Б.: Когда вы осознали место Александра Исаевича в русской культуре?

И.С.: С самого раннего возраста мы понимали, что папа и мама заняты очень важной работой. Пожалуй, это самое яркое детское впечатление. Как известно, родители влияют на детей собственным примером, а не словами. Мы видели, как отец работал -- без выходных, без праздников, практически без перерыва,-- и это здорово дисциплинировало.

Со временем отец начал читать нам свои книги. Например, "Матренин двор" он прочитал у камина, когда мы с братьями были совсем маленькими. В одиннадцать лет я одолел "Архипелаг ГУЛАГ".

И.Б.: Как рано вы стали жить самостоятельно?

И.С.: С четырнадцати лет, когда поехал учиться в Англию. Мои воспоминания о доме, о нашей дружной семье самые счастливые и светлые, хотя я понимаю, что то время уже никогда не вернется.

И.Б.: Ваша нынешняя профессия вас устраивает?

И.С.: Более чем. Меня совершенно не смущает, что музыкой я зарабатываю себе на жизнь. Наоборот, я до сих пор не могу поверить, что мне платят за то, от чего я получаю самое большое удовольствие,-- за мои концерты.

И.Б.: Вы, как и ваши братья, живете за границей. Не хотите вернуться в Россию?

И.С.: Я много об этом думал. К сожалению, наша семья слишком поздно получила возможность жить на родине. Для меня и для братьев возвращение уже не может быть автоматическим. Мы взрослые, сформировавшиеся люди, мы не можем все бросить и уехать, чтобы только выполнить показательно-идеологический долг.

Для меня этот выбор не стоит столь остро. Я могу ездить по всему миру и играть для всех, в том числе и для россиян.

И.Б.: Вы не боитесь за родителей, ведь они уже немолодые люди, а Америка далеко?

И.С.: Конечно, бывает. Папе недавно исполнилось семьдесят девять. Я никогда не говорил на эту тему с родителями, но, думаю, они согласятся с тем, что я сейчас скажу: каждый должен делать свое дело и идти по своему пути. Смерть совершенно естественная часть жизни, и мои родители, я уверен, не боятся ее прихода. Они не требуют, чтобы мы сидели рядом. Они ждут от нас своего пути.

И.Б.: О чем вы мечтаете?

И.С.: Единственное, что я себе могу пожелать, не утратить жажду самоулучшения. Я не переношу этого в других и очень боюсь в себе.

ИРИНА БУЙЛОВА

Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».